— Чтобы все, что я прикажу, было выполнено до моего возвращения! — сказал он зло и вышел из дома.
Аннагозель лежала и боялась как бы муж не вернулся в комнату.
Проснулась Сона и села на постели. Спрятала под платок темные волосы. Услышав вздохи матери, спросила:
— Ты еще не ушла на базар? Я же ночью закончила работу, когда папа привел корову с теленком. Ты видела? — Не дождавшись ответа матери, Сона поднялась и прошла к ней в комнату.
— Ой, мама, у тебя левая щека вся красная, что случилось?
— Корова лягнула, — тихо прошептала она.
— Ну ладно, ты не плачь, я сама попробую ее подоить.
— Дочка, разбуди Сахатли-джана, я возьму его на базар, — попросила Аннагозель и стала обвязывать голову ситцевым платком.
— Да куда ты с таким видом на базар? — встревожилась дочь, — вся щека налилась кровью, лучше мы с Сахатли пойдем и продадим за сколько ты скажешь.
— Нет, дочка. Я сама схожу. Обвяжу голову платком, затяну рот яшмаком и почти не будет видно. А ты подои корову, вскипяти молоко и пейте. Сахатли-джан пойдет со мною, — ласково сказала Аннагозель и вместе с сыном отправилась на базар.
Сона собрала весь черствый хлеб в доме и размочила его в тазу. С едой для коровы и чистым ведром для молока она направилась в глубину двора под навес. Красные алычевые деревья, растущие возле навеса, уже распустили листья. Миновав их, девушка с удивлением остановилась: «Да это же корова Дуньягозель. Я и раньше помогала гельнедже доить ее. Разве такая тихая способна лягнуть? Нет, с мамой что-то другое случилось. А это она просто придумала, чтобы не говорить мне правду. А, может, ее отец побил?..»
Сона поставила таз перед коровой. Дала теленку немного пососать, потом начала доить серую, говоря ей что-то ласковое и спокойное.
Девушка снова задумалась. «Дядя Курбанлы говорил, что эту дойную корову ни за что не продаст. А как же она к нам попала? Чем мы будем расплачиваться? Для этого и тысячи шелковых платков не хватит».
Сона только утром надоила целое ведро. Она погладила корову по голове и пошла в дом. Вскипятила молоко. «Дай-ка я заквашу его. Отец ведь любит кислое молоко. Пока мама вернется с базара, оно будет уже готово. Пенки, пожалуй, тоже оставлю папе. Попросить бы закваски у Дуньягозель-гедьнедже. Может даст».
Она взялась ладошками за кромку забора, подтянулась и посмотрела во двор. Дуньягозель сидела в тени, заполнив собою почти всю кошму. Даже сюда доносилось ее свистящее дыханье. Возле нее прямо на земле сидит Баки. В правой руке кусок жирной каурмы, в левой — полчурека. Откусит хлеба, а потом каурмы. Наверное, и умыться забыл — весь грязный.
Сона ждала: «Не уйдет ли Баки куда-нибудь? Если при нем попрошу закваски, он раньше матери крикнет: «Не дадим!».
Баки вытер рукавом правой руки заблестевшие было сопли и спросил:
— Мама, зачем вы отдали дяде Таймазу нашу серую корову?
— Ыш-ыш-ыш, — просвистела та. — Потом узнаешь, сынок, потом.
Девушка ни вопросу Баки, ни свистящему смеху гельнедже не придала значения. Лишь подивилась, как они похожи — мать и сын. От отца ему видать передались только жадность и ехидство.
Баки по два года оставался почти в каждом классе, и родственница нередко помогала ему осиливать школьную мудрость. У Сона были подруги и товарищи. У Баки — их не было. Его не любили учителя и сторонились одноклассники. Сейчас май, все готовятся к экзаменам, а Баки о них и не думает.
Сона огорчало, что ее двоюродный брат так плохо учится, что он считает ниже своего достоинства принимать помощь от бедной родственницы. Баки ненавидел ее и за успехи в учебе и за то, что мать не однажды говорила:
— Во сто раз лучше иметь такую дочь, как Сона, чем такого сына, как ты.
Баки радуют недостатки в семье дяди. Он любит взять в руки кусок жирной каурмы и расправляться с ним у ворот Сона. Он так сожалеет, что серую корову отдали отцу Сона, и обязательно хочет узнать, зачем это сделали. А мать не отвечает, только свистяще смеется.
Он снова повторил свой вопрос:
— Мама, ну я же спрашиваю, зачем отдали серую корову дяде?
— Ыш-ыш-ыш. Эх, ты, дурачок, мы обменяли нашу серую корову на их теленка. Ыш-ыш-ыш. На их самку. Ыш-ыш-ыш.
От смеха по щекам Дуиьягозель покатились слезы. Но Баки так и не понял, что она говорит и чего смеется.
А вот Сона поняла, на нее словно бы плеснули котел кипятка. И девушка со слезами отпрянула от забора, вбежала в дом и забилась в угол. Ей казалось, что дальше незачем жить на свете.
«Что-то никого и ничего не слышно в доме Сона. Подруга, наверно, в дальней комнате готовится к экзаменам. Я как-то лучше понимаю, если с нею готовлюсь. Она и объясняет хорошо». Джерен приоткрыла дверь и из глубины дома услышала не чтение, а причитание подружки: «Зачем же вы меня отдаете этому ничтожеству? Его в школе ненавидят и называют «маленьким бурдюком». У меня же еще вся жизнь впереди. Неужели мне цена — одна серая корова?»