Джерен попятилась. Увидела возле двери казан, наполненный молоком. «У них ведь не было коровы. Неужели Таймаз-ага продал Сона? Отдал «маленькому бурдюку», чтобы он подох, собачий сын».
Посмотрела в глубину двора под навес: так и есть, корова «Кривой кочерги».
Джерен тоже заплакала и побежала домой.
— Мама, мамочка, Сона-джан сосватали за «маленького бурдюка». Нет, не сосватали, а променяли на серую корову «Кривой кочерги». Глазами своими видела корову, и ушами своими слышала горький плач подружки.
— В ай, вай, разве можно отдавать такую умненькую дочь за этого шалопая? — всплеснула руками мать Джерен Огульгерек. — Да что она с ума сошла, Аннагозель? Нет, все это дело рук Таймаз-котура… Но теперь не старые времена. Мы не позволим так выдавать девушку замуж, менять на корову. Джерен-джан, беги прямо домой к директору школы. Расскажи обо всем, что видела и слышала. Пусть он поскорее придет. А я сейчас забегу к Сона-джан, — заторопилась Огульгерек.
Огульгерек работает кокономоталыцицей на Ашхабадской фабрике. Хорошо работает: и премии получает, и в городской Совет избирается третий раз подряд.
Она вошла в дом Аннагозель и увидела заплаканную Сона. Поцеловала ее в лоб, щеки:
— Сона-джан, дочь моя, не плачь! Все будет хорошо. Мы не дадим тебя в обиду. Не плачь!
Девушка вытерла слезы и с тревогой посмотрела на Огульгерек.
Дуньягозель услышала какой-то шум у соседей, подошла к забору и приставила к нему свое чуткое ухо.
— Тетя-джан, не говорите об этом в горсовете. Я не хочу, чтобы отца посадили. Тетя-джан, дай слово, что не сделаешь этого.
— Нет, Сона-джан! Нельзя жалеть того, кто продает дочь!
Во время этого разговора Курбанлы вошел во двор Таймаза, вывел из-под навеса корову и потащил к воротам, приговаривая нарочито громко, чтобы услышали Огульгерек и Сона:
— Никакого сладу с этим Таймазом, даже корову украл. Придется заявить в милицию. Пусть его проучат, как следует.
ХОРОШО, МАМА…
Во время беседы Огульгерек с Сона в дом Таймаза пришли директор школы и милиционер. Поздоровались, спросили где отец.
Поглядывая на высокого, серьезного милиционера, Сона поняла, что вся эта история с коровой может кончиться плохо.
— Не знаю, — пробормотала она в страхе, — ушел еще утром и до сих пор нет.
А в это время мимо их раскрытой калитки другой милиционер проследовал вместе с Курбанлы, возможно, в милицию.
— Дядю куда-то увели, — расширила глаза Сона.
— Ну и правильно сделали, — сердито бросил директор.
Девушка встревожилась: «Сейчас дядю забрали, а потом, наверно, и папу уведут, и все из-за меня». Слезы сами навернулись на глаза.
— Товарищ директор, — идите и вы с девушкой в управление, а я подожду Таймаза, — сказал милиционер.
Огульгерек тоже с ними пошла. В кабинете допрашивали Курбанлы. Он отлично знал, что продавать и покупать девушек запрещено законом. И сейчас изворачивался. Заявлял, что Таймаз просто украл у него корову. Старший брат понимал, что воровство коровы влечет более легкое наказание, чем продажа дочери. На допросе он твердил одно и то же: «Не собирался я у него что-либо выменивать за свою корову. Таймаз просто ночью увел ее с моего двора. А утром я обнаружил пропажу и забрал корову».
Потом допрашивали Таймаза. Он тоже хорошо знал, что продажа дочери тяжкое преступление и тоже петляя в своих ответах, скорбно разводя руками:
— Какая продажа дочери? Какой обман? Курбанлы-ага сжалился над моей бедностью и дал мне серую корову бесплатно.
Допросы Сона и Баки, особенно Дуиьягозель и Аннагозель внесли полную ясность в эту историю со сватовством и коровой. Оба брата понесли заслуженное наказание.
Вечером в доме Таймаза царила траурная тишина. Лишь порой всхлипывали то мать, то дочь. Только у Сахатли ни разу не покраснели глаза. Может, он полагал, что в такие минуты мужчине не подобает показывать свою слабость. А сестра Сона хоть от одного несчастья и была избавлена, другого — осуждение отца — не могла перенести без горьких слез.
— Доченька, Сона-джан, не плачь. Пусть отец пеняет на себя, сам же все это затеял, — непонятно кого, Сона или себя, успокаивала Аннагозель.
— Нет, мамочка, не искупить мне своей вины перед отцом.
— Да в чем же ты виновата? — послышался голос Огульгерек из распахнутой двери. Рядом с нею стояла и подружка Джерен. — Так в чем же ты, Сона, провинилась, — допытывалась соседка. — Унизила достоинство отца? Бежала с Кем-то и опозорила родителей? Какой проступок ты совершила, а? Ничего плохого, доченька, ты не сделала. А виноват твой отец. Так пускай он сам и отвечает. И ты, Аннагозель, не убивайся.