Дети слушали мать с раскрытыми ртами. Только Сахатли не из жадности, из любопытства спросил: «сколько это будет рублей, если прилично?». Но мать только развела руками:
— Кто же его знает. Вот принесу следующую зарплату, увидим.
А через три дня она положила на стол стопку пятерок, рублей, даже мелочь и сказала:
— Теперь, дочка, ни о чем не беспокойся. Пока не сдашь все до единого экзамена, не садись за станок. нас теперь есть на что и чай купить, и плов сготовить.
ЖИЗНЬ СЛОЖНА
Акнур не могла ни спать, ни шить от волнения. Оставалось отделать карманы зеленого суконного халата. Но ей не хотелось этим заниматься. Обычно она работала допоздна, затем тушила свет и засыпала. Сейчас же, боясь темноты, даже свет не погасила.
Она впервые видела военных. Они еще с вечера что-то поискали в доме Акнур и тут же ушли. Но ей казалось, что они снова вернутся. К рассвету Акнур немного забылась. Рано утром убрала в комнате, попила чаю и хотела было уйти из дому. Но ее окликнула соседка.
Акнур тихо подошла к ней и зашептала:
— Вчера вечером к нам в гости приехал знакомый Моллы Таймаз-котур. Не успел он попить чаю, как пришли пограничники. Обыскали дом. Спрашивали про Моллу. Я сказала, что Молла уже два года не показывается. Гость испугался и убежал. С ними была и одна женщина. Назвалась председателем сельсовета. Мне велела сегодня утром придти к ней.
— Это Набат тебя звала. И ты сейчас пойдешь к ней?
— Звала же она меня.
— А халат готов?
— Сегодня закончу.
— Хорошо, сходи к ней. Потом скорее заканчивай работу. Муж пообещал еще достать сукна. Акнур-джан, ни о чем не тревожься, лишь работай, старайся, и мы с тобой не пропадем.
Акнур вошла в дом, где работала Набат. За столом над бумагами сидел молодой парень. Он перестал писать и ответил на приветствие.
— Проходите, сестра, и садитесь вон на тот стул.
— Меня вызвала Набат, — почти шепотом сказала Акнур. — Она здесь?
— Здесь, сестра. Но сейчас у нее люди. Подождите, пока они уйдут.
— Хорошо.
Акнур села. Парень снова принялся писать.
— Вы, сестра, откуда? — не отрываясь от работы, спросил он.
— Здешняя.
Парень внимательно посмотрел на Акнур.
— Сестра, не надо меня обманывать. Я три года работаю секретарем сельсовета и ни разу не встречал вас в этом селе.
Открылась дверь кабинета председателя. Оттуда вышли две женщины и мальчик. Потом еще плечистый симпатичный мужчина. Он пристально посмотрел на Акнур. Она опустила глаза. Из двери выглянула Набат, увидела смущенную женщину:
— А-а, гелин, жива, здорова? Заходи. Садись вот здесь, напротив…
Акнур стеснительно присела на краешек стула. Коснулась мягкого синего сукна на столе председателя.
— Что это за гость был у тебя вчера?
— Я хорошо не знаю этого человека. Один раз он с Моллой заходил к нам домой…
— Опять ты говоришь то же самое! Но где же, в конце концов, Молла? Скажешь ты мне правду?
— Не знаю. Уже много времени он домой не является.
Поняв, что от Акнур она сейчас не добьется вразумительного ответа, Набат перевела разговор на другое.
— Если ты, гелии, хочешь жить в нашем селе, то должна трудиться в колхозе. Ты еще молодая, нехорошо уклоняться от работы.
— Мне никто не говорил о работе. Мне вообще никто ничего не говорил. А скажите куда и когда пойти работать, не откажусь.
— Я так и думала. Пошли, с сегодняшнего дня ты будешь няней в детском саду.
С этого дня, собственно, и началась ее трудовая жизнь.
Она любила детишек, дети любили свою няню. В комнате, где находилась детвора, всегда чисто. Посуда на месте. Игрушки не раскиданы.
Она прекрасно ладила и с детьми, и с их родителями, и с другими работниками детского сада.
Все ребята приходят в садик с матерями или сестрами. Но плотненького смуглого мальчонку приводит отец. Каждый раз он приветливо здоровается с Акнур. Она этого джигита видела у кабинета Набат. Однажды, не выдержав, спросила у ребенка:
— Ходжакули-джан, у тебя есть мама?
— Мама пошла на базай, — ответил трехлетний малыш.
Наутро отец снова привел мальчика в сад. Ласково поздоровался с Акнур:
— Ходжакули вас любит. Каждый вечер рассказывает про свою няню. Спасибо вам за заботу о детях.