— Братишка, что с нами теперь будут делать?
— Вот видите, — улыбнулся Баллы, — сначала поить чаем, а затем кормить. — И уже серьезно добавил: — Хорошо, что благополучно возвратились на родину.
— Спасибо, братишка, да обойдут стороной тебя и горе, и болезни, — поблагодарила Аннагуль и стала с детьми пить. чай. Видно, бедняжка немного успокоилась и бросила детишкам в пиалу по кусочку сахару.
Потом Баллы принес в правой руке клеенку, полную нарезанного хлеба, в левой — стопку мисок и ложек. А старшина притащил целый казан еды:
— Салам алейкум, тетя!
— Ой, братишка, ты тоже туркмен? — с удивлением отставила пиалу женщина.
— Нет, я русский, — ответил по-туркменски Иванов и стал наполнять миски.
Аннагуль и дети ели жирный суп с мягким хлебом И украдкой поглядывали то на Иванова, то на Баллы. «Какие хорошие джигиты. А Молла пугал, что русские «капыры» — жестокие, всех нас погубят, но они, наоборот, и накормили, и напоили нас чаем. Дети с утра не ели. Такой жирной вкусной еды мы вообще никогда не ели…» — думала про себя женщина.
Старшина еще раз наполнил миски и Курбана, и Аннагуль, и всех других:
— Кушайте на здоровье.
А Баллы приглядывался к Курбану и Чары… «Очень уж они похожи на тех убитых возле Черной скалы, что если спросить?»
— Как тебя зовут, парень?
— Курбан. А его, — указал он на брата, — Чары. А это наша гельнедже со своими детишками…
— Да, да. Меня зовут Аннагуль, — невольно ответила женщина на пристальный взгляд Баллы.
— Сестра Аннагуль, — как можно мягче сказал следопыт, — почему же отец этих детишек не пошел с вами?
Женщина глубоко вздохнула и подробно рассказала, как Ораз с Непесом согласились нести груз Моллы, чтобы добраться до родного села. С тех пор почти три года миновало, а от мужа и деверя — ни одной весточки.
После еды Аннагуль прочитала молитву: «Да возвратятся домой все люди, да встретятся с семьей те, кто затерялся на дорогах жизни, аминь!»
— Братишки, — обратилась она к старшине и Баллы, — вы случайно не встречали Ораза и Непеса-джана? Может, что слышали о них?
Все это она повторила майору Иванову в его кабинете.
Майор выяснил, что старшего из убитых звали Оразом, а младшего Непесом. Пришел к заключению, что Молла обманул их, заставил нести свой контрабандный товар через границу, а потом убил того и другого. Он решил, что Аннагуль узнает Моллу, и повел ее в больницу.
— Вай, это он! Точно он! — воскликнула женщина в испуге и отпрянула, не посмотрев как следует на мертвеца с торчащими зубами.
Баллы видел Моллу в лицо еще будучи мальчиком. Вроде бы похож. Но следы… По следам его он однажды шел и позже… «Ступни у того Моллы были, кажется, побольше, чем у этого», — высказал он свое сомнение майору Иванову. И подтвердить, что убит именно тот Молла, Баллы не решался.
КАЛИТКА ВО ДВОР ОТКРЫЛАСЬ
Поезд, следующий из Ашхабада до Теджена, подъезжает к Душаку ночью. Все пассажиры его спят. Одна Акнур никак не может вздремнуть. Перед ее закрытыми глазами то и дело предстает мертвый Молла. Лицо покойника серое, словно посыпанное саксаульным пеплом, рот открытый. Испугавшись этого видения, она. сразу открывает глаза и садится на полку.
Истину говорят: «Кувшин из-под воды разбивается в воде». Всю жизнь, занимаясь контрабандой, он и умер на границе. Несчастный, да разве бы он умер так рано, если бы не промышлял таким способом?
Акнур хочется спать, она зевает, ложится. Но снова перед глазами мертвец с выступающими скулами, торчащими передними зубами. Она в испуге опять садится на полку. «Неужели я схожу с ума? Все время вижу одну и ту же страшную картину. Что же мне делать?
Надо будет добыть талисман. Ведь, если человек не может отдыхать, он или умирает, или же сходит с ума.
В вагоне многолюдно. Здесь я могу сидеть и не бояться. Но, возможно, еще затемно одна сойду в Теджене. Что тогда делать? Наверно, сердце у меня разорвется. А что, если остаться в поезде? Так и сделаю, сойду где-нибудь днем».
Поезд остановился в Теджене ночью. На перроне поблескивают лампочки. Но безлюдно. Пассажиры сходят с поезда и сразу исчезают во тьме. А Акнур все не решается сойти на перрон.
Какой-то высокий джигит бегает от вагона к вагону. Подбежал к окну Акнур. Ой, да это же Махтум! Акнур побежала к дверям. Быстро вышла из вагона.
— Махтум, Махтум-джан!
Джигит, видимо, услышал ее зов и бросился к подножке вагона. А она устыдилась, что назвала его Махтум-джан, даже покраснела. Но он не видел ее смущения и с волнением заговорил: