— Так в какой же ты, доченька, класс перешла?
— В пятый, папа, и с отличием.
— Вот молодец! — причмокнул он губами. — Вот молодец!
«Наверно, хороший человек, — подумала Сона. — Видно, любит свою дочь. Из-за чего же, бедняга, сюда угодил?»
А шустрая Джерен не подумала, а прямо спросила мужчину:
— За что вы попали сюда?
— Ай, да что там говорить, сам виноват, за дело наказали, за дело. А вы, дочка, к кому?
— К папе, — ответила Сона.
— Хорошо, дочка, делаете, что приходите. Человека ведь не навечно сюда сажают. Меня вот тоже скоро отпустят. Здесь нас и кормят. И тому, кто хорошо работает, деньги платят. Только вот по родне скучаем. Приходите к своему отцу почаще.
— А вот и папа! — крикнул вдруг Сахатли. и побежал ему навстречу.
Сона с Джерен тоже встали. Яшули, который гладил волосы дочери, взглянул на Таймаза и хмуро пробормотал: «Знаю я этого человека, знаю!»
Сона даже не успела поздороваться, как услышала резкий и злой окрик отца:
— Зачем ты сюда пришла? Кто тебя звал? Мать твоя где-то шатается. Ей некогда даже к мужу придти. Она и тебя учит бродяжничать. Вон отсюда! Через три месяца я вернусь и тогда с вами рассчитаюсь. Говорю же, пошла прочь отсюда, — снова выкрикнул Таймаз и сжал кулаки.
Но тут вмешался человек с седеющей бородой:
— И не стыдно тебе так кричать на дочь. Видно бессовестный ты человек.
Таймаз схватил его за ворот, поднял и с силой посадил на прежнее место.
— Не твое дело, не вмешивайся! Я тебе зубы размолочу! — яростно прошипел он.
Сона повернулась и, еле сдерживая слезы, бросилась к воротам. Она знала, что сидящие под навесом люди неотрывно смотрят на нее и качают головами.
Вслед за Сона зашагали к выходу и Сахатли с Джерен.
Люди и в самом деле пристально смотрели то на удаляющихся детей, то на отца. Их удивление переходило в неодобрительный ропот. Многие из них знали, за что он отбывает наказание.
— В чем же здесь дети виноваты? Он просто зло на них срывает, бессовестный.
— Вон ту девушку, что идет впереди, хотел было продать, стервец.
— Ох и негодяй!
Сона слышала, как люди ругали ее отца. От горечи и обиды она почти бежала. Джерен и Сахатли даже отстали от нее. Подруга свернула домой, жалея, что согласилась навестить отца Соны.
Аннагозель встревожилась, увидев дочь заплаканной, молчаливо спешащей в дом. Сахатли принес назад все, что послала Аннагозель мужу.
— Сынок, что случилось? — забеспокоилась мать.
— Отец при людях обругал Сона нехорошими словами. Она заплакала и ушла оттуда. Папа не взял даже плов. Он очень рассержен. И тебя сильно ругал. С нами не захотел разговаривать. Сразу же прогнал. Сона не успела даже слова сказать, ни об окончании школы, ни о поступлении в институт. Чуть не избил нас всех. Говорит, через три месяца выйдет и тогда за все с нами рассчитается.
Аннагозель опечалилась. «Несчастный, до сих пор, видимо, считает виноватой дочь в том, что его осудили. Как бы он потом, когда выпустят, не залил кровью наш дом. От этого бандита можно всего ожидать. И там он избил какого-то беднягу. А мы купили барана, чтобы зарезать, когда он придет домой. Зачем устраивать жертвоприношение по случаю его возвращения? А мясо пусть поедят мои детки. Ай, нет. Это не дело. Ведь я купила его специально к этому дню. И резать барана только для своих детей нельзя. Подержу его до возвращения Таймаза, пусть станет пожирнее. Когда я прихожу к нему, слышу одно и то же: «Копи деньги. После возвращения мне их много понадобится». Но, зачем ему много денег? Пусть даже не работает, мы его с Сона-джан прокормим… А, может, он задумал какое-то недоброе дело, скажем, удрать с нашими деньгами за границу?» Испугавшись собственных мыслен, она поднялась и направилась к дочери.
Сона лежала, уткнувшись лицом в подушку. Ее маленькое тело содрогалось от плача. Аннагозель присела у изголовья дочери.
— Перестань-ка, доченька, плакать. От слез толку, мало. Лучше встань и расскажи, что говорил отец. А потом вместе подумаем, посоветуемся.
Но дочь продолжала плакать от своего безысходного, как ей казалось, горя. Аннагозель снова встревожилась. «Несчастная девочка, как бы она над собой чего не натворила…»
Аннагозель прошла в кладовую, вынесла оттуда тяжелый бидон и вылила керосин в яму со словами: «Чего доброго плеснет на себя да чиркнет спичкой…» Потом вернулась в дом и тоже всплакнула. «Родное-дитя, Мой друг и моя надежда, как же я буду жить без тебя?»
ПЛОХАЯ ВЕСТЬ
Утром, как всегда, Баллы с Дурсун оставили дочку в садике, а сына в яслях и пошли на работу. Баллы улыбнулся жене и кивнул ей на прощанье. Дурсун сделала то же. Потом они разошлись в разные стороны: Дурсун на колхозное поле, а Баллы к чабанам в отары.