Баки тоже подал заявление в мединститут, но неожиданно пришла повестка из военкомата. Когда его провожали, Дуньягозель тонюсеньким голосом запричитала: «Мой же ты богатырь, мое же ты сокровище! Да сохранит тебя аллах».
— Не каркай! — оборвал ее Курбанлы. Дуньягозель боязливо взглянула на мужа, умолкла и еще тише засеменила короткими ножками.
— Возвращайся домой! — не поворачивая головы, буркнул Курбанлы, — я сам его провожу.
Однажды под вечер в ворота Аннагозель постучали. Сахатли выбежал за калитку. Молодой парень Протянул ему маленькую бумажку и попросил расписаться. Сахатли принес бумажку сестре. Это была повестка. Таймаза призывали в армию.
— Ты сказал, что папа еще не вернулся? спросила Сона у брата.
— Я же не знал, что это за бумажка, дали, я и взял, — виновато оправдывался он.
На следующий день возвратился Таймаз. Аннагозель и дети сгрудились возле отца, вместе поели.
— Зарежем барана и пригласим гостей, — радовалась Аннагозель. — Да, я забыла сказать, что вчера какой-то молодой парень принес и вручил Сахатли-джану вот эту повестку. Тебя, оказывается, вызывают, в военкомат. Поэтому барана надо резать как можно скорее.
Таймаз рассвирепел.:
— Зачем вы ее приняли, когда меня нет дома? Пойди-ка сюда, Сахатли! — крикнул отец. Гневный взгляд его заставил мальчика съежиться.
— Ты сказал, что отец еще не вернулся из заключения?
— Сказал. Но он меня даже не слушал. Тут же ушел.
— Не слушал, — передразнил он сына, назвал дураком и тыльной стороной ладони ударил прямо по лицу: Сахатли отлетел в сторону, заплакал и выбежал со двора. Сел на противоположной стороне улицы, — опустив ноги в сухой арык.
Сона вышла и в сумерках обыскала двор. Потом заметила, что калитка открыта. Сквозь тьму разглядела на противоположной стороне улицы черную точку. Узнала братишку:
— Сахатли-джан, пойдем домой. Отец ведь может и рассердиться, и поругать. Но он уже остыл. Послал меня за тобой. Пойдем, братик, пойдем.
Но Сахатли не соглашался с сестрой.
— Он никогда не остынет. Он во всем считает нас виноватыми. Даже в том, что его призывают в армию. Отец постоянно ищет повода для придирок. Если бы не повестка, нашел бы другое, накинулся бы на тебя, — не успокаивался парень.
— Умненький ты мой, братик! Глупенький мальчик! Пойдем все-таки домой, не хорошо сидеть на улице, — продолжала уговаривать Сона. А брат упрямился.
— Я домой не пойду, до утра здесь просижу, а завтра поступлю в ФЗУ.
— Ну а мать-то куда денешь? Она в тебе души не чает.
К калитке подошел незнакомый человек и спросил:
— Это ли дом Таймаза? Я вторично принес повестку из военкомата. Если и на этот раз он не явится, будет плохо.
— Идите и сами отцу скажите, — посоветовала Сона, — собак нет, проходите спокойно.
Человек вошел во двор и быстро вернулся назад. Видимо, спешил к другим.
— Отец опять будет бушевать. Пойдем к Джерен, что ли, — взяла она брата за руку.
В это время они услышали доносящиеся со двора шаги и раздраженный голос отца.
— Им мало того, что я столько просидел без всякой вины, теперь хотят меня послать на верную смерть, но черта-с два я туда пойду! — сердито проворчал Таймаз и растворился в темноте.
«Он, видимо, хочет увильнуть от поездки на фронт. Стать дезертиром. И так на нас люди косятся», — думала Сона.
Сестра и брат вернулись домой.
— Идите сюда, дети! — сказала Аннагозель, вытирая слезы.
— Что, мамочка, опять тебя папа побил, — бросилась к ней Сона.
— Нет, дочка, хуже, чем побил. Мы должны оставить наш дом, сад, двор и переехать.
— Куда и почему мы должны переехать? — застыли в недоумении дети.
— Попрошу вот квартиру на фабрике, может дадут, а это, — она указала на двор, дом, сад, — отец собирается продать. И корову, и теленка. Говорит, ему, нужно много денег. Но для какого дела — утаивает. Наверное, для чего-то недоброго.
А Таймаз уже сидел у Селим-шиха и беседовал с хозяином.
— Я теперь идти домой не могу, — говорил он другу, и армия меня не дождется, буду скрываться. Чем быстрее продашь мой дом с хозяйством, тем лучше. Двор у меня, сам знаешь, большой, с фруктовым садом, виноградником. Есть там и урюк, и яблоки, и алыча. Корова породистая, молодая. Второй раз будет телиться. Но и сейчас уже дает много молока. Потом еще овцы есть. На все хозяйство найди покупателя, да поскорее.
— Это можно, — успокаивал его Селим-ших, — скот сейчас в цене. За одного барана можно взять тысячу. Завтра же найду покупателя и на дом, и на скот. Но где же ты теперь будешь жить? — насторожился он, у нас нельзя. Сам прячусь от этих повесток. Если жена узнает, беда будет.