Этот человек никогда не собирался стать ученым. Он готовился к гораздо менее увлекательным занятиям. Еще подростком Левенгук поступил учеником в лавку мануфактурного торговца в большом голландском городе Амстердаме. Сделаться со временем хозяином подобной лавки его вполне устраивало.
Но Антоний Левенгук был увлекающимся человеком. С некоторого времени он стал все чаще вызывать недовольство хозяина лавки: слишком уж много времени уделял он своему очередному увлечению — шлифовке увеличительных стекол.
В Голландии в те времена многие занимались гранением и шлифовкой стекол. Голландские мастера достигли в этом искусстве высокого совершенства. Но все это были гранильщики-профессионалы. Шлифовка стекол была для них ремеслом, с помощью которого они добывали средства к существованию.
Другое дело Левенгук. Это был гранильщик-любитель. Он никому не продавал своих линз — двояковыпуклых мелких стекол. Его увлекал самый процесс шлифовки, как многих увлекает процесс выпиливания по дереву или собирания марок. Все свободное от занятий в мануфактурной лавке время Левенгук проводил, склонившись над шлифовальным станком. Когда очередная линза оказывалась в его руках, он рассматривал с ее помощью все, что находилось вокруг. И самые мелкие предметы представали перед ним в сильно увеличенном виде.
Еще в молодости Антоний ван Левенгук увлекся шлифованием оптических стекол.
Вот он раскрывает толстую библию в переплете из свиной кожи и наводит свою лупу на буквы латинского текста. И буквы кажутся ему в пять, а то и в десять раз больше своей настоящей величины. Потом он рассматривает кожу своей руки. Волоски на коже также кажутся ему более толстыми и более длинными. Больше того: теперь он видит и те волоски, которые без увеличительного стекла вовсе были невидимы, потому что они слишком малы.
«Но ведь могут быть, — решает Левенгук, — и такие волоски, которые настолько малы, что даже через стекло, увеличивающее в десять раз, их не увидишь. Чтобы рассмотреть их, нужно стекло, увеличивающее предметы еще больше. А что, если попробовать сделать такое стекло?»
И Левенгук вновь усаживается за шлифовальный станок. Он вскоре замечает, что качество линз зависит не только от их величины и выпуклости, но и от качества стекла. Линзы должны быть совершенно чисты, прозрачны, без малейших пузырьков внутри и хорошо отшлифованы. Он изобретает все новые, все более совершенные способы шлифовки. И линзы получаются с каждым разом лучше.
Чего только не разглядывает Левенгук в свои замечательные стекла! Крылья мух, чешуйки с крыльев бабочек, крошечные кусочки зеленых листьев и стеблей.
Целыми днями смотрит он на сырных клещей, которых тогда считали самыми мелкими созданиями в природе.
Но шлифовка стекол требовала много времени. Работа в мануфактурной лавке становилась в тягость. Тогда Левенгук оставил свои мечты о торговле и вернулся на свою родину, в город Дельфт. Здесь он получил скромное место смотрителя городской ратуши. Работа не была обременительна: открывать ратушу утром, убирать ее, топить печи, запирать вечером. Оставалось много свободного времени. А это как раз и нужно было Левенгуку. С еще большим рвением занялся он любимым делом.
Так выглядел микроскоп Левенгука. Между двумя металлическими пластинками, снабженными точечным отверстием для наблюдения, зажата маленькая короткофокусная лупа с увеличением в 150–300 раз. Против отверстия 1 находится игла 2, на которой укрепляется предмет для рассматривания. Для наводки на фокус винт 3 отодвигает его от лупы, а винт 4 двигает вверх и вниз.
В искусстве шлифовки стекол Левенгук достиг почти совершенства. Он научился делать двояковыпуклые линзы величиной с булавочную головку, которые давали увеличения до двухсот и даже более раз. Такие линзы еще никто не умел делать.
Сколько нового увидел Левенгук в свои стекла! В лапках лягушки он обнаружил мельчайшие кровеносные сосуды — капилляры. В капле собственной крови рассмотрел красные кровяные тельца, о которых до него никто не знал. Он исследовал чешуйки кожи, строение волоса человека и животных и многое другое.
Казалось, что нет вокруг предмета, который не побывал бы под линзой любознательного смотрителя ратуши.
И вот как-то ему пришло в голову посмотреть через свою линзу на каплю обычной воды.
«Конечно, в воде, — размышлял он, — ничего не может быть, кроме воды. Но так как уже исследовано все, кроме воды, то почему не посмотреть и на воду? Но как это сделать?»