— Значит, Карл Гу… э-э-э… Францевич, каторжане — это по большей части туземные солдаты, сосланные туда после беспорядков пятьдесят девятого года?
Старший офицер клипера (единственный, кто дал себе труд запомнить правильное имя-отчество барона) на правах хозяина кают-компании старался поддерживать интерес к теме. Не самое простое занятие: иные офицеры, настроившиеся перехватить часик-полтора сна после обеда, откровенно позёвывали, прикидывая, надолго ли хватит докладчика.
— Ну, это вряд ли, Леонид Игнатьевич, — ответил Греве. — Всё же двадцать лет прошло, вряд ли многие остались в живых. Климат там ужасный — остров Росс, на котором расположена главная каторжная тюрьма, на две трети покрыт малярийными болотами. Москиты, ядовитые змеи, пиявки… Кандалы, тяжкий, беспросветный труд — каторжники расчищают болотистые заросли для новых построек — быстро сводит в могилу любого здоровяка. А бежать некуда: аборигены, которых называют сентинельцами, имеют репутацию недружелюбных, опасных, диких людей. Они не желают приобщаться к цивилизации, зато охотно ловят беглецов и выдают их, вернее, их отрезанные головы администрации каторги. Возможно, отдельные счастливчики и сумели протянуть в таких условиях двадцать лет, но их наверняка можно пересчитать по пальцам. Впрочем, британские власти не дают каторжным баракам пустеть — туда ссылают и обычных преступников, и фанатиков-тагов, членов секты душителей, на которых англичане устроили настоящую охоту. В последние годы стали даже везти преступников из Англии, но немного — редкий европеец ухитряется протянуть больше лет трёх-четырёх, хотя бы и в должности надсмотрщика. Потому, кстати, охрана каторжной тюрьмы составлена по большей части из тех же индусов, а также из оштрафованных за разные провинности британских солдат. Так что, можно сказать, каторга там для всех — и для осуждённых, и для тюремщиков.
— Да уж, сущий ад, — подытожил старший офицер. — А теперь — о том, что нам предстоит сделать. Прошу вас, Леонид Васильевич…
Михайлов откашлялся.
— Собственно, господа, замысел набега прост и прямолинеен, как гандшпуг. «Крейсер» врывается в гавань Порт-Блэра и высаживает десант. Портим, что под руку подвернётся, по возможности разоряем угольную станцию, после чего разбиваем из пушек казармы тюремной охраны на острове Росс и освобождаем каторжан.
Офицеры заперешёптывались. Лихое дело всем пришлось по душе.
— А ежели в гавани окажется британский стационер? — спросил старший артиллерист. В кают-компании он был самым старшим — и, как следствие, самым здравомыслящим.
— Британцы сейчас собирают корабли и суда по всем колониям, — ответил из дальнего угла штурманский помощник мичман Вахмистров. — Они не станут держать в такой дыре ничего серьёзнее старенькой колониальной канонерки. Окажется там стационер — раскатаем к псам!
— А прочие суда? Сожжём?
— Ну зачем же так? — улыбнулся в ответ Михайлов. — Постараемся найти для них более толковое применение. Вы говорили, Карл Густавыч, в гавани обычно отстаиваются мелкие суда?
— Всё верно. В основном это шхуны торговцев, ведущих дела с жителями островов. Они же доставляют провиант и прочие необходимые товары для служащих каторги и заключённых. Кроме того, при известном везении в Порт-Блэре можно застать судно, доставившее из Калькутты очередную партию заключённых. Если верить газетам, — барон постучал пальцем по пожелтевшей подшивке еженедельника «The Bombay Times and Journal of Commerce» за 1869 год, — такие рейсы случаются раз в два-три месяца.
— Будем надеяться, нам повезёт. Дело в том, господа, что с захватом этих судов начнётся вторая, самая рискованная часть нашего набега. Сколько винтовок на бельгийской посудине, полторы тысячи?
— Тысяча четыреста сорок штук плюс триста офицерских револьверов, — ответил старший офицер. — К винтовкам по двести шестьдесят патронов на ствол.
— Этого вполне достаточно. Полагаю, приговорённые к каторге индийские солдаты и офицеры не разучились пользоваться оружием…