Вильштейн рухнул в кресло, допил коньяк, и налил ещё. Череп левитирующий на подушке чуть шевельнулся, выругался, и пробурчал: «Понажираются на ночь глядя, а потом с утра голова болит… Алкаши чёртовы… Хозяева мира…»
— Ты просто продолжаешь свои игры с чужим сознанием. Как называлась та штука, которую вы с Морганой притащили из этих своих «других мест»? Ну, та, на которой работает Администратор Анна?
— ИИ без ограничений.
— Ну да, вот эта самая. Мыслящая машина. Что будет служить мотивацией для разума, который не страдает от экзистенциальных кризисов по причине своей смертности, и которому не нужно бороться за жизнь, размножаться, набивать брюхо? Сколько частей обезьяны нужно вынуть из человека, прежде чем он перестанет быть человеком?
— Тебе самому это не интересно?
— Может быть. Хотя, казалось бы, что вообще может быть интересно, когда тебе без малого двести лет?
— Ты лучший биохимик в мире. — Мерлин проглотил коньяк и поджал губы. — Самый лучший. Без тебя «Локсли» обречён на провал. Можешь назвать это интуицией. А я могу дать тебе обещание: я, лично я буду к тебе прислушиваться как к себе самому.
— Если я вдруг хотя бы на мгновение почувствую, что что-то идёт не так, что проект представляет угрозу…
— Ты его бросишь.
— Не-а. — Вильштейн покачал головой. — Ты так просто не отделаешься. Я закрою проект. Спалю к хренам собачьим все лаборатории и документацию. Я молчал, когда вы копались в пузе у атома, я закрыл глаза на баловство с некромантией, даже Альхазреда с его демонологическими опытами я, в конечном счёте, стал воспринимать как некоего экзотического тарантула, что бегает у меня под дверью: неприятно, но, если что, то можно и тапком. Однако игры в бога закончились. Сейчас есть все шансы, что боги действительно могут сойти на Землю. В самом прямом смысле этого слова.
— Договорились.
— Погоди, я ещё не закончил. Для того чтобы ты не смог ничего от меня припрятать, я буду наблюдать эксперимент изнутри.
— Ясен пень. Ты же будешь ведущим специалистом, одним из главных в…
— Нет. Я буду не просто специалистом. Я буду подопытным.
Мало кому удавалось удивить Зигфрида-Медичи, совсем мало было тех, кому удалось хоть раз в жизни его поразить, и не было никого, кто заставил бы старика потерять дар речи.
По крайней мере, до этого момента. Мерлин выпучил глаза, открыл рот, подумал, закрыл рот, и, в конце концов, издал звук, отдалённо напоминающий скворчание стока в рукомойнике.
— Ты хочешь, чтобы…
— Я хочу, чтобы готовая обкатанная на моделях процедура, которую вы станете применять к группе подопытных, была, в первую очередь, применена ко мне самому. Если я почувствую, что моему рассудку что-то угрожает, что у меня появляются мысли вроде «а неплохо было бы обнулить эту планету и начать всё заново», то… — Вильштейн сделал красноречивый жест: вытянул руку вперёд и резко сжал пальцы в кулак.
Некоторое время Мерлин думал. Он дёргал себя за бороду, чесал затылок, пыхтел, сопел, вертел в руках бокал с коньяком, хмурил лоб и вообще елозил на месте как уж на сковородке. В конце концов, он решительно всосал остатки коньяка из бокала, треснул кулаком по столу и сказал:
— Ты, мать твою, психопат, Артур. Я не стану с тобой спорить. Более того: ты идеально подходишь. Нам нужны люди с высоким коэффициентом интеллекта, уравновешенные и колдуны от рождения. Но просто ещё и ты…