На заднем дворе ратуши было пусто и тихо. По выходным в лучшие дни здесь собирался шумный базар с цветными палатками, мангалами, а иногда даже с маленьким кукольным театром, где заводной Петрушка бил по голове деревянным барабаном бледного вампира-Панча, а электрические лошади вполне натурально стучали копытами в медный таз. Но лучшие дни Серных гор давно миновали, и теперь лишь горячий ветер носил по пыльному пустырю сухие шары «перекати-поле».
Анна не случайно захотела вывести их маленький отряд именно сюда: на её старых карманных часах было семь утра, а задний двор ратуши выходил на восток. Солнце лениво взбиралось по небу, карабкаясь в зенит, и тени домов протянулись вдоль Жёлтой улицы, нигде её не пересекая.
Не шуметь. И подальше от теней.
Анна с трудом проглотила ставший поперёк горла ком и приложила палец к губам. Пьер согласно кивнул, и махнул рукой: двинули, мол.
Жерар Рюм, начальник городской жандармерии, жестом отстранил своего помощника и шагнул вперёд, держа руку на кобуре. Лицо главжандарма было похоже на застывшую маску, и только желваки играли под обожжённой солнцем кожей.
В иной ситуации Анна почувствовала бы к Рюму жалость: сейчас он наверняка мысленно казнил себя за глупость. Но она слишком устала, несколько дней подряд пытаясь переломить баранье упрямство главного жандарма, из-за которого, в конечном счёте, погибло столько людей. Её лишь беспокоило, что Рюм, если вдруг что пойдёт наперекосяк, наверняка полезет геройствовать, чем может оказать им очередную медвежью услугу. Проще было оставить его в подвале, но горькая чёрная злоба, поселившаяся глубоко под сердцем Анны этого не хотела. О нет, она желала, чтобы Рюм прошёлся по улицам города, обливаясь потом и созерцая результаты принятых им решений, и это желание было поразительно сильным. Анна ничего не могла с ним поделать.
Они сделали шаг, два, десять. Пересекли пустырь, и остановились у низкой символической ограды.
Город вокруг был пуст и тих. Серо-коричневые дома впитавшие стенами пыль так, что уже ничто на свете не смогло бы очистить растрескавшийся кирпич от этой застарелой коросты молча пялились на пустые улицы пустыми окнами, настежь распахнув двери, ведущие в ту же душную чёрную пустоту. Другие дома, напротив, захлопнули все ставни и двери в тщетной попытке отгородиться от того, что разгуливало по улицам. Когда Гидра закрыла Серные холмы искажающим пространство куполом, и, наконец, проявила себя (это, точно в насмешку, случилось неподалёку от жандармерии), одни горожане пытались убежать, двигаясь, похоже, по привычке, к железнодорожной станции, а другие забаррикадировались в домах, надеясь таким образом дождаться подмоги. Гидра сперва убила первых, а потом принялась за вторых.
Пыль, жара, запах ржавчины и тухлого мяса. Пустота и тишина, только поскрипывает на ветру вывеска давно закрывшегося «Салона мод мадам Брик», да лает где-то собака. Гидра не трогала животных, Другую интересовала пища иного рода.
Тел на улице, как ни странно, не было. Только из-под плотно закрытой двери одного из домов через две улицы от ратуши натекло немного крови, давно засохшей на адовой жаре, накрывшей город две недели назад.
Медленным скользящим шагом, не наступая на камни и веточки под ногами, мимо мёртвых домов, мимо давным-давно засохших яблонь, мимо разбитой витрины винной лавки, по улице, подальше от теней, что уже понемногу начинали косить, вытягиваться, тянуться к центру улицы, напоминая, что времени не так много. Медленно, но быстрее было нельзя.
Анна вся обратилась в слух; она помнила, что приближение Гидры можно услышать, хотя, конечно, последнее, что ей хотелось слышать, так это тот характерный свистящий звук, с которым силовые лезвия твари вспарывают воздух.
«Интересно, эта скотина уже настолько нажралась, что может создавать иллюзии, или ещё нет? Есть свидетельства, что Гидра умеет проецировать миражи. Чёрт, вовремя ты об этом вспомнила… Ага, а вот и угол Чёрной улицы, отлично. Значит, до аптеки всего ничего»
С Пьера градом лил пот; тонкая белая рубашка помощника главжандарма прилипла к телу, крупные капли стекали по лицу, повисая на пушистых светлых ресницах. Пьер достал револьвер, и, хотя держал оружие стволом вниз, его рука время от времени вздрагивала. «Как бы не пальнул в Рюма ненароком», — подумала Анна. «Не то чтобы я очень против, конечно, но… нет. Всё же, нет. По крайней мере, не сейчас».
Город вокруг был пустой коробкой, сценой, откуда все ушли, бросив дешёвый и ненужный реквизит, высохшей раковиной давно умершего моллюска. Всё, что могло здесь случиться, уже случилось.