О, существование Гидры, конечно же, не длилось вечно. Такие как она, в конечном счёте, отправлялись на Край Сущего, где спокойно падали в вечный поток, перерождаясь в нём: иногда по воле Тех, что стояли Над, иногда — по своему вкусу. Но никогда — вот так.
Последним, что познала Другая, оказалась внезапная смерть: осколки бокала, сметённые в угол, кровавое пятно на страницах где последнее недописанное слово навсегда остаётся недописанным, дерево расщеплённое ударом молнии, взрыв в блиндаже. Быстро, внезапно, однозначно.
Она из последних сил схватилась за эту мысль, но мысль треснула, лопнула и рассыпалась, отпуская Гидру в последний миг свободного падения, где она уходила, растворялась, превращалась в…
Анна резко выдохнула, и, вскинув руку в Закрывающем Жесте, разорвала психический контакт с Фриц Шпицберген.
Они упали на помост перед ратушей почти одновременно: Анна от тяжелейшей эфирной контузии, хозяйка оружейной лавки — от псионической перегрузки. Молодая колдунья почувствовала, как её затылок ударился о доски, почувствовала отдалённую тупую боль, почувствовала, как проваливается в чёрную яму обморока, но только мысленно улыбнулась: сейчас она была не против забытья.
Она видела, как умерла Нелинейная Гидра: короткая яркая вспышка, искры и погасшая навсегда спираль чужого, далёкого света. Купол, закрывающий город, просуществовал немногим дольше; его силовой каркас, похожий на спицы зонтика, сейчас красиво рассыпался там, наверху, над чёрными тучами, которые, наконец-то, собрались с духом, громыхнули, и разразились ливнем.
Дождь привёл её в чувство, но не до конца; мир всё ещё воспринимался обрывками, кусками: вот Фуллер с Виллем, матерясь на чём свет стоит, пытаются выбраться из перевернувшегося бурава (судя по энергичности возгласов, ни железнодорожник, ни механик не только не собирались умирать, но даже не получили сколь-нибудь серьезных повреждений), вот стонет, царапая ногтями доски помоста Фриц Шпицберген, вот гром разрывает клубящееся небо.
Она открыла рот, жадно ловя льющуюся с неба воду, впитывая дождь всем телом, с наслаждением вдыхая прохладный ветер, что нёс в себе запахи мокрой пыли и электричества. И совершенно не удивилась, когда услышала знакомые шаги: стук тонких серебряных подковок по дереву.
— Мда, — староста Гремм присел рядом на корточки и усмехнулся, — а я знал, что вы, Анна, тоже девушка непростая. Ну, ничего, все мы с двойным дном. Главное хранить у себя в потайном подкладе что-нибудь полезное, а не копить дрянь… Вот, выпейте. А то ещё дадите дуба от эфирной контузии — эдак вы себя отделали…
Она почувствовала прикосновение холодного стекла к губам; в глотку потекло что-то едкое и вонючее. Дышать сразу стало легче; боль толчками покидала тело.
— Тс-с-с! — Гремм, заметив, что колдунья пытается что-то сказать, приложил палец к губам. — А ну, тихо. Вам сейчас отлежаться нужно, а не разговоры разговаривать. Фриц в порядке, просто слегка дезориентирована. Ловко вы ей того… в голову… Молодец. Вы нас всех спасли.
— Что… Что…
— Что будет дальше? — Гремм поправил очки. — У меня во дворе стоит керосиновое ландо от «Фродо и СынЪ». Старая железяка, но надёжная. Грузитесь в неё, и мотайте в Железный перевал, там найдёте инквизиторов и всё им расскажете. Только лучше подчистите память госпоже Фриц, а то, неровен час, отправитесь в долгое путешествие на Дальнюю Хлябь.
— А… А вы?
— Вот же упрямая вы. Хуже осла. Сказал же: лежите тихо… Я отправлюсь по своим делам; сталкиваться с нашей бравой инквизицией мне совершенно ни к чему… К тому же, у меня небольшой должок перед очень серьезными ребятами из Внешних Сфер и чем раньше я его отдам, тем лучше.
— Мы…
— Увидимся ли мы ещё? — Гремм неожиданно лукаво усмехнулся и выпрямился, чуть поморщившись и схватившись за поясницу. — Чёртов радикулит, унеси его Сатана… Как знать, Анна, как знать. Думаю, события сегодняшнего дня наглядно показали вам, что никогда не стоит говорить «никогда». Поэтому не прощаюсь, однако же пожелаю удачи.
Он развернулся на каблуках и, кряхтя и ругаясь, ушёл, скрывшись за белёсой пеленой дождя, а Анна, перед тем как потерять сознание, едва заметно улыбнулась перечеркнувшей небо молнии, и, наконец, с огромным облегчением закрыла глаза.
Стражи севера
…Красивые настенные часы зашипели, прочистили горло, вздохнули, и вкрадчиво пробили одиннадцать раз: строгий и настойчивый звук, такой домашний и по-своему уютный. Звенящие удары затихли, и тогда снова стал слышен мерный рокот моторов где-то внизу, далеко под ногами.