— Это не дракон, вообще-то…
— Знаю, это малый василиск, но мне плевать — он чуть не превратил наш вездеход в кучу металлолома. Я уже вполне серьёзно планировала взбираться на корпус с гранатомётом, и чёрт его знает, чем бы это закончилось. Выживем — заставлю Швайку вручить вам медаль за особые заслуги.
— Как? Я же не гвардеец… Кстати, какого дьявола там, снаружи, происходит? На нас напали?
— Да, — Анна помрачнела, — на нас напали. — Она рывком стянула с головы защитный капюшон и дыхательную маску, вытерла раскрасневшееся вспотевшее лицо белоснежным батистовым платочком с лёгким ароматом дорогого парфюма, и выразилась так, что следователь покраснел как варёный рак.
— Другие. Шишиги, лешаки, парочка вендиго, снежные гарпии и ещё много всякого по мелочи. И не по мелочи тоже; драконы — зверушки мерзкие… А, ну и была Бормочущая Мгла, но защитные костюмы на такое рассчитаны.
— Мы выдержим атаку? — Голос магистра прозвучал буднично, как если бы Метлби спросил у Анны, что сегодня на ужин. — Как вы оцениваете наши шансы?
Анна задумалась. Она закусила губу и принялась яростно дёргать непослушную прядь волос, сваливавшуюся на лоб.
— Не знаю, — сказала она, наконец, — не знаю. Других тварей много; тут вся лесная чудь как на подбор. Мои люди делают всё, что от них зависит и ещё немного сверх того, но…
— Но Гвардия не может бесконечно отражать атаки толпы беснующихся Других. — Френн скрипнул зубами. — Дьяволы Семи Бездн и Альмонсин, Хозяин их, мне бы сейчас хотя бы чуточку колдовства!..
— Но дело не только в количестве Других, так? — Тон Метлби был на удивление мягок; глаза магистра тускло сверкали в сумраке, точно запоздалые утренние звёзды. — Нам некуда отступать. Мы почти на вершине, между боковыми пиками, правильно?
— Да. — Из уст Анны слово прозвучало как ругательство.
— Поэтому либо вперёд, либо никуда. — Метлби задумчиво потёр пальцами подбородок. — Если бы мы знали, как уничтожить аномалию, то, вероятно, вся эта катавасия закончилась бы. Но у нас нет никаких данных о ней, вообще ничего. Я магистр квазиматематики, но я не бог. Даже если мы найдём брошенные приборы, даже если я их настрою, даже если мы получим необходимые показания… Через сколько мы будем в точке, которую я забил в курсографический вычислитель?
— Полчаса. Может быть, минут двадцать. Дорога тут на удивление хорошая, и снега почти нет.
Где-то в сумрачной мари глухо бахнуло, и туман на мгновение озарился ярко-оранжевым светом.
— Продержимся?
— Если не прилетит ещё парочка драконов… Фигаро, что с вами?
— Дайте мне пять минут, — пробормотал следователь. — Голова болит.
— Это у вас нервическое. — Френн похлопал Фигаро по плечу. — Спазм мелких сосудов в голове. Глубоко подышите, и закройте глаза.
Метлби же не сказал ничего, лишь бросил на следователя странный короткий взгляд, и тут же вновь переключился на Анну. Кажется, он спрашивал у неё, сколько закрытых аэросаней есть на «Мамонте».
Фигаро закрыл глаза, расслабился, насколько позволяла обстановка, благодарный Френну за то, что теперь это можно было сделать, не выискивая предлог, и сосредоточился на кончиках своих пальцев.
Оно пришло уже давно: покалывание в руках, знакомое, словно уличная кошка, что трётся об ладонь, учуяв кусок колбасы в кармане, знакомое, как холодок лайковой перчатки, узнаваемое, близкое…
«Давай, — сказал следователь Договору Квадриптиха, — действуй. Плевать на последствия, потому что если сейчас не случится чуда, то никаких последствий просто не будет — в смысле, никаких вообще. Работай, говори, твори магию. Я же знаю, ты что-то хочешь мне сказать, так что?»
Тишина. Только холодный огонь, что пылал в пальцах всё явственнее, всё ощутимее, разливаясь по запястьям, капая в кровь ледяными шариками; жидкая темнота, замороженный чёрный свет давно умерших солнц.
«Стоп. Погоди. Договор — просто записанный в твоём естестве текст. «Код», как иногда говорит Артур, своего рода заклинание, восковой валик фонографа, магнитная нить голософона. Он не имеет сознания, он не живой, ты слышишь его голос лишь потому, что твой разум придумал такой способ общения с Договором, не более того. Сам Договор говорил об этом вполне доходчиво и не один раз»
Тогда почему он сейчас молчит?
«Потому что его возможности говорить ограничены твоими, балда. Договор не может использовать то, чего нет в твоём котелке, точно так же, как на скрипке нельзя настучать «Марш Алых Барабанщиков», а пером нельзя вырыть котлован”