— Настоящего, Фигаро, у меня давным-давно нет, — Луи, наконец, перестал смеяться, и только тихо похихикивал, утирая выступившие в уголках глаз слёзы, — но то, что вы видите, действительно, было последним. Его я носил будучи человеком. Ну, до всех этих экспериментов Артура и его компании… Ах, чёрт, ну вы и выдали… Я, было дело, мечтал сказать Мерлину в лицо нечто подобное, но вы меня опередили, ха-ха-ха!
— Почему вы остались? — Следователь дрожащей рукой вытер пот со лба. — Почему не ушли вместе с остальными участниками проекта? Вам надоело быть богом?
— Артур, — Луи де Фрикассо плеснул себе ещё коньяку, — впрочем, как это с ним довольно часто случается, в очередной раз выставил себя круглым идиотом. Он решил, что ментальные модификации нужно проводить над учёными с заведомо высоким интеллектом, а меня в проект взял частично из жалости, частично из мелочного желания ужучить бедного Томаша, коего он по-человечески не жаловал. Но допущение, что умный человек быстрее станет сверхчеловеком — маразм. Это всё равно, что запускать дирижабль с вершины холма, искренне считая, что лишние тридцать метров высоты станут преимуществом. Зато у подопытных мудрецов из проекта «Локсли» сохранилось нечто вроде психического импульса изучать и анализировать всё вокруг. Для них переходной этап от человека к божеству стал просто временем, которое они тратили на жадное поглощение знаний и изучение мира, как, в общем-то, и положено уважающему себя учёному. Но стать богом… Это как смерть, Фигаро: в какой-то момент — щёлк! — и устройство мира становится для тебя кристально ясным, и больше нечего изучать, и вот ты стоишь на вершине горы, на которую всю жизнь хотел забраться, озираешься вокруг и думаешь «ну, хорошо, а что дальше-то»? Они, — Луи махнул рукой куда-то в сторону потолка, — думали, что мир в своей основе невероятно сложен. А это не так; в основе он, как раз, предельно прост. И вот эту простоту, этот чистый лист, это изначальное начало можно вертеть как душе угодно, складывая из него узоры любой сложности: физические законы, пятые измерения, шестые континенты, птичек, бабочек, смыслы бытия, атомы, кварки… Муравей превращается в человека, и вдруг понимает, что ему больше не о чем общаться с другими муравьями, а до муравейника ему нет вообще никакого дела — не жить же там, в самом деле? И они ушли. Не знаю куда; кто-то создал себе мир по вкусу, кто-то вообще двинул за пределы того, что мы называем реальностью, а кто-то просто слил себя с Изначальным, да и был таков.
— В то время как вы?..
— Я был дурачком с повреждённым мозгом. Мои желания были просты: вкусно поесть, сладко поспать там, где не дует, и не получить по рылу от очередного благодетеля. Когда я стал тем, кем стал, для меня ничего особо не изменилось. Я не хотел изучать мир — он был для меня понятен и раньше. Я не хотел поглощать триллионы петабайт информации — зачем? Я был просто рад, что теперь могу чувствовать полнее, думать чётче, не страшиться боли, не опасаться ничего сущего и не-сущего, путешествовать… Оказалось, я очень люблю путешествовать, и этому занятию я посвятил довольно много времени. Мне незачем и некуда было бежать; мои старые желания остались со мной, новых божественный статус не предоставляет, там только холодная и простая истина, звёзды и миры за мирами в иных мирах. И я остался здесь. Хотя, конечно, вдоволь напутешествовался, натворился и науничтожался тоже. Я приструнил своё всемогущество, максимально приблизился к человеку и притворился, что я — шериф Сандерс. И мне, повторюсь, эта жизнь нравится.
— Вы могли убрать у меня из головы саму мысль о том, где вас искать. Сделать так, чтобы я никогда не приехал на Хлябь. — Фигаро медленно потёр виски пальцами; у него начинала болеть голова. — Но вы этого не сделали. Вы хотели, чтобы вас нашли.
— Я этому никогда и не препятствовал. С какой радости? — Луи округлил глаза. — Что мне угрожает? Почему я не могу поговорить с другим человеком? Вот, например, с вами?
-Э-э-эм-м-м… — Следователь растерялся. — Не знаю.
— И я не знаю. К тому же, я испытываю определённую симпатию к этой вот старой сволочи, что висит рядом с вами и старательно изображает шок, хотя на самом деле думает, как бы эдак половчее вытянуть из меня ответы на нужные ему вопросы. В конечном счёте, именно благодаря Артуру-Зигфриду я стал тем, кем стал, пусть даже мне и не особо этого хотелось. Эй, Артур, можешь задавать свои вопросы.
— Любые? — Выдохнул, наконец, Мерлин.