Быть может, норовистый характер Берза в своей среде служил своеобразным катализатором, стимулятором процессов совести, побудителем дремлющей энергии, детектором скрытых возможностей? Быть может, та непреклонность, которую Берз в своей работе обращал и на них, явилась причиной подобной отзывчивости?
Струга встретился с непосредственным начальником Берза товарищем Антлавом.
«Вы должны поверить: Берз мне был особенно близок. Хотя разница лет между нами немалая. В мой кабинет он мог заходить без доклада, когда хотел. Его везде хорошо принимали.
Человек он был со странностями. Ему, как и мне, частенько приходилось сталкиваться с бюрократическими препонами, сами понимаете, кое-где они у нас еще сохранились. Вы думаете, Берза это огорчало? Напротив — он радовался этому, говоря, что только в борьбе с бюрократизмом личность утверждает себя. Дескать, тогда-то и выявляется, в коей мере человек обладает характером, волей, энергией. Препоны, дескать, может одолеть человек сильный, а только сильные люди по-настоящему нужны и полезны обществу. Тихони же и рохли пусть плюют в свой собственный колодец, самим пить придется. Уж он-то этого делать не станет. В таком молодом государстве, как наше, иначе и быть не может, делопроизводство-де у нас в младенческом возрасте. Но он не собирается вешать головы. Надо делать свое дело, а все эти трудности его лишь подстегивают и распаляют, как коня на рысистых бегах. Когда же придет пора подвести итоги, будет видно, кто сколько сумел. Ибо то, что каждый мог сделать, но не сделал по причине различных помех, при подведении итогов в расчет принято не будет. Главное — не добрые твои намерения, а результаты работы.
Может, это было позерством, бравадой, краснобайством? Может, такое фразерство было его слабостью? Но, думается, Берз все это говорил, сознавая свои силы, говорил, так сказать, из лучших побуждений. Не раз от него приходилось слышать, что ему, конечно, тоже не миновать неприятностей, однако раньше времени он не собирается выходить из игры, потому и руки у него свободны, и рассудок не тронут неверием.
Я расскажу вам один случай из моего собственного опыта общения с Берзом.
Иной раз он становился несносным. Просто ужасным! Другого слова не нахожу. Никак не могу назвать это упорством. Разве что упорство с каким-нибудь особенным маниакальным оттенком. Больше я никого не знаю, кто бы мог вести себя подобным образом.
Однажды я отказался его поддержать по одному важному вопросу. Он считал, что мои доводы малоубедительны и посему не могут быть приняты в расчет.
Он старался меня переубедить.
Когда же я объяснил ему, что разрешению вопроса препятствует не малоубедительность моих доводов, а обстоятельства иного, административного, от меня не зависящего порядка, тогда он стал взывать к моей партийной совести.
Утверждал, что обстоятельства эти ничем не мотивированы, требовал, чтобы я отбросил их, отмел, не принимал в расчет и тому подобное. И чего он только не наговорил тогда! Что я-де передовой советский человек и посему обязан сделать все, что в моих силах, ибо положительное решение вопроса отвечает народнохозяйственным интересам.
Говорить высокие слова он был мастер. Иной раз подпускал и демагогии, и, надо отдать ему должное, довольно умело. Как я ни старался держать себя в руках, но в конце концов он вывел меня из себя, и я прекратил спор, решительно отклонив его просьбу. Сказал, что продолжать разговор в таком тоне не намерен.
И тут-то началось, во всем блеске проявились его неуемная строптивость, его немыслимое упрямство и ослиная твердолобость. Берз не уходил из моего кабинета, зудел одно и то же, одно и то же, что он-де прав, что я это прекрасно знаю.
Черт побери, хотелось ответить, оттого, что я прекрасно это знаю, мне ничуть не легче.
Не скажу, что его домогательства носили агрессивный характер, но и просительного тона в них не было. Просто назойливый зуд. Рабочий день уже кончился. Я сказал, что должен уходить. Он заявил, что никуда я не уйду, так как вопрос надлежит разрешить немедленно. Два часа мы бесплодно проспорили. Я закрыл сейф. Сказал, что велю вахтеру выставить его за дверь, и ушел.
Наутро прихожу на работу: Берз уже около моего кабинета и умудрился проскользнуть вместе со мной. Я-то думал, он пришел извиниться за свою вчерашнюю бестактность. Забыл предупредить секретаря, чтобы его не пускали, он, как я уже вам сказал, пользовался особыми привилегиями.
— Смотри! — сказал мне Берз. Мы были с ним на «ты». — Вот телефон. Вот трубка. Тебе остается ее снять, набрать номер и уладить дело. Во имя истины звони, и поскорей, я не отстану от тебя до тех пор, покуда не позвонишь.