Носильщик снова попытался закричать, но горло его будто сдавили ржавые тиски. Причем сдавили не снаружи – изнутри. Ему удалось издать только какое-то невнятное сипенье, которое он и сам едва расслышал. Евграф Галактионович на бегу несколько раз взмахнул рукой, пытаясь привлечь внимание своих товарищей. Но те по-прежнему вдаль не смотрели, перрон не оглядывали.
Где-то неподалеку загудел паровоз, застучали колеса, и в голове Иевлева мелькнула шальная мысль: вот сейчас он обернется, поставит своему преследователю подножку и толкнет его под колеса приближающегося поезда. Но в тот же момент Евграф Галактионович сам получил сильнейший толчок в спину.
Он полетел вперед, врезался в асфальтовое покрытие перрона обеими руками, и ему стесало кожу с ладоней, как наждаком. Но носильщик почти не ощутил при этом боли. Всё, что в нем было, закостенело от ужаса – все фибры его души. Внезапно он понял, отчего преследователь не торопился его догонять: тощий мужик в сетчатой шляпе выжидал. Ему нужно было, чтобы они оба достигли именно этого места: части перрона, затененной противодождевым навесом для пассажиров и провожающих. Места, где они оба становились для всех вокруг совершенно невидимыми.
Медленно, как в страшном сне, Евграф Галактионович перекатился на спину. И увидел прямо над своим лицом блистающую синеватой сталью финку. Её сжимала рука, на которой желтела длинная, почти до локтя, брезентовая перчатка.
Николай вчитывался в строки докладной записки, которую в 1933 году составил на имя Глеба Бокия некий сотрудник ОГПУ с ничего не значащей для Скрябина фамилией Кожемякин. Тот писал:
Довожу до вашего сведения, что Абашидзе О.Т., сведения о котором вы запрашивали, действительно состоял на службе во вверенном мне отделении Объединенного государственного политического управления с 1932 по 1933 год. Однако могу сообщить это лишь на основании документов, имеющихся в кадровом управлении. Ни я сам, ни иные сотрудники вверенного мне отделения не могут вспомнить упомянутого Абашидзе О.Т., дать его словесное описание или припомнить какие-либо события, с ним связанные. Я склонен думать, что Абашидзе каким-то образом ввел в заблуждение работников отдела кадров, вследствие чего были составлены документы о его службе, не соответствующие действительности. Однако в личном деле упомянутого Абашидзе сохранилась его фотография, которую я вам и высылаю.
С фотокарточки, приложенной к докладной записке, смотрел молодой грузин с большими печальными глазами – имевшими, впрочем, и несколько надменное выражение.
– Дар отведения, – пробормотал Скрябин. – Редчайший талант. Вот почему Бокий позвал его в «Ярополк»!..
Скрябин отодвинул от себя личные дела сотрудников «Ярополка» и раскрыл папку, в которой хранились немногочисленные материалы по белорусскому делу.
Первой он увидел газетную вырезку со статьей, датированной 25 апреля 1939 года. Заголовок статьи был – «Погодный феномен в социалистической Белоруссии». И Николай только-только успел её прочесть, когда на столе у него зазвонил телефон.
Почти никто не знал о том, что старший лейтенант госбезопасности находится сейчас здесь – в своем небольшом кабинете, сплошь заставленном шкафами с книгами и артефактами. Формально Валентин Сергеевич отправил Николая догуливать отпуск, который тот недоиспользовал в июне. Позвонить ему сюда могли только Лариса Рязанцева или Михаил Кедров – который сейчас пытался выяснить, чем занимался инженер Хомяков, когда отбыл с Казанского вокзала, но еще не прибыл домой.
Николай схватил трубку, всем сердцем надеясь, что ему звонит Лара. Но нет: он услышал голос своего друга – глухой и какой-то отрешенный.
– Товарищ Скрябин? – произнес Миша, и Николай тотчас понял, что друг звонит ему из какой-то официальной инстанции. – Вы можете прямо сейчас приехать на Казанский вокзал? Евграф Иевлев найден убитым.
– Иевлев? – Скрябин едва не выронил телефонную трубку. – Это тот носильщик? Он что – тоже замерз?!
– Да какое там – замерз! Приезжай!.. То есть, приезжайте, товарищ Скрябин. Сами все увидите.
Начальник вокзала распорядился доставить на перрон мощный прожектор – явно желал потрафить сотрудникам правоохранительных органов, из которых первыми на месте оказались представители Московского уголовного розыска. Их вызвали, когда пассажиры поезда, прибывшего к роковому перрону, сделали страшную находку. А на Лубянку позвонил уже один из муровцев: Денис Бондарев, который сам одно время состоял на службе в ГУГБ и знал по стечению обстоятельств о проекте «Ярополк». Но потом предпочел перейти в Московский уголовный розыск, куда его отпустили – но предварительно взяли подписку о неразглашении любых сведений, касавшихся проекта. Звонок принял лейтенант госбезопасности Кедров. И поспешил на Казанский вокзал для выяснения обстоятельств случившегося. Он даже не знал поначалу: не было ли трагическое происшествие тривиальной поножовщиной? И потребуется ли присутствие его друга?