Демоническая женщина склонилась к его шее так низко, что Николай не мог разглядеть её лица. Зато в поле его зрения попала её рука, которая лежала на подлокотнике дивана: очень высоком, увенчанном стальной трубой. Сталь неярко поблескивала в красноватом свете. И короткопалая, без маникюра, женская рука при таком освещении выглядела полупрозрачной – точь-в-точь как матовое стекло незажженных электрических светильников, что висели под низким потолком.
«Где же это я?» – подумал Николай. И упустил момент, когда влажные, подрагивающие губы от его шеи отклеились: женоподобное существо перестало его целовать.
Но, прервав свой липкий поцелуй, женщина не распрямилась, а, напротив, опустила голову еще ниже. И на её макушке возникли шесть удлиненных бугорков, сходившихся вместе в геометрическом центре её головы. Волосистая кожа на этих бугорках разошлась, словно её рассекли лезвием бритвы, и голова женщины-демона начала раскрываться, как бутон цветка. Только вместо лепестков наружу стал медленно выползать черно-серый, скрученный спиралью продолговатый конус. Это было подобие толстого каната, сделанного из тьмы, который на конце истончался до нескольких волокон. Причем этот канат ритмично пульсировал – попадая в такт внезапно наполнившему помещение монотонному колокольному звону.
А в голове у себя Николай внезапно услышал незнакомый голос:
– Ежели не вникнешь, в чем тут суть, – с ехидцей растягивал слова какой-то немолодой мужчина, – эта тьма тебя сожрет. Даже потрохов не оставит. И тьма эта будет – в человечьем обличии. Вот и давай – соображай!
Странное дело, но, едва эти слова успели отзвучать, как освещение из красноватого тут же сделалось обычным: яркий электрический свет полился из матовых круглых плафонов, привешенных к потолку. Так что Николай мгновенно понял, где он находится. Вот только – понимание этого нисколько не уменьшило мерзости снившегося ему кошмара. То, что это происходило именно здесь, создавало ощущение, что он, старший лейтенант госбезопасности Скрябин, попал в само настоящее преддверие преисподней.
Однако в преисподней, как известно, царит нестерпимый жар. А Николай ощутил вдруг у себя на лбу обжигающий холод, как если бы он был пассажиром «Титаника», на которого капает с потока каюты ледяная влага, источаемая врезавшимся в лайнер айсбергом.
Николай открыл глаза – проснулся. И снова очутился в красном помещении – освещенном, как фотолаборатория. Только теперь красный оттенок свету придавали бордовые шторы на окнах его спальни, за которыми уже вовсю полыхало солнцем июльское утро. Будильник на прикроватной тумбочке показывал двадцать минут восьмого, но сегодня он никого не будил: начиналось воскресенье.
Тут новая ледяная капля шмякнулась на лоб Скрябину. И он машинально стер её. А потом посмотрел на свои пальцы – и так резко сел в кровати, что его легкое каньевое одеяло свалилось на пол. Вещество у него на ладони испускало слабенькое, но вполне явственное зеленоватое свечение.
Николай вскинул голову и оглядел потолок.
Двухкомнатная квартира старшего лейтенанта госбезопасности располагалась в одном из красивейших новых зданий, выстроенных в Москве: в Доме Жолтовского на Моховой улице. Поговаривали, правда, что скоро всех жильцов отсюда выселят и передадут роскошное строение американскому посольству. Но верить в это никто не желал. Слишком уж незаурядные люди здесь проживали, чтобы их можно было вот так запросто расселить. В левом крыле этого дома, где жил Скрябин, квартиры получали в основном крупные инженеры и другие выдающиеся специалисты технической сферы, но – проект «Ярополк» был кем-то причислен именно к этой сфере. И Николай получил отдельную квартиру в доме № 13 на Моховой еще два года назад, будучи двадцатилетним юношей. Стал самым молодым в доме квартиросъемщиком.
Каждая квартира в этом доме являла собой образчик советского классицизма. И квартирные потолки украшала затейливая лепнина. С лепестков одной из гипсовых потолочных роз и капала сейчас на Скрябина, словно утренняя роса, та самая светящаяся жидкость.
– Меня что – залили? – громко и почти с иронией произнес Николай. – Но ведь над моей спальней – не ванная комната!
И его голос услышал из коридора еще один жилец этой квартиры: Вальмон – белый персидский кот. Его Скрябин еще пять лет назад получил в наследство от своей бабушки – как он всегда называл тетку своей матери, убывшей невесть куда еще много лет назад. Котяра просунул морду в дверь, потом ввинтился в комнату и вальяжной рысцой потрусил в ту сторону, где стояла кровать его хозяина. На круглой морде перса явственно читалось: я – сущий ангел в кошачьем обличье, и только изверг может меня не заласкать и не накормить до отвала. Однако на полпути к хозяйской кровати котофей внезапно прервал свою побежку – застыл на месте. А потом выгнул спину дугой, зашипел, вздыбил шерсть на загривке. И вперил взгляд ярко-желтых глазищ в потолок – с которого уже почти беспрерывной капелью стекала фосфоресцирующая жидкость.