У того, кто хочет скрыть истину, все придумано. И эта ложь в ходе и соприкосновении с фактами и уликами обязательно терпит поражение.
Но ложность показаний, как бы они ни были продуманы и пригнаны преступником, входит в противоречие с реальными фактами, которые произошли в жизни…
Мария Завражная вошла несмело. Пристроилась на краешке стула. Молодая. Не больше двадцати. Красива подеревенски. Крупные и в то же время мягкие черты лица.
Чёлочка закрывала левый глаз, и девушка непрестанно её поправляла. Почти все время её рука, широкая, с нежными пальцами, была у лица.
— Машенька, — я невольно употребил ласкательное имя, — вы не волнуйтесь.. Посидим, поговорим спокойно…
— Да, да, поговорим. А я не беспокоюсь.
— Вот и отлично. Как там без вас, детишки не набедокурят?
— Нет, они славные. Заведующая пока с ними.
— Трудно с малышами?
— Мне с ними хорошо… — Она почему-то все время старалась смотреть не на меня, а прямо перед собой.
— Что у вас, призвание к этой работе?
— Не знаю. Никто из родителей не жалуется как будто,
— А дети? — пошутил я.
— Они славные, — повторила Завражная.
— Вы специально учились?
— Сразу после школы пошла сюда.
— Понятно. И уже кое-какой навык, конечно, появился, профессионализм?
Завражная промолчала, пожав плечами.
— А как подруга ваша, Аня Залесская, быстро освоилась? — осторожно спросил я.
— Быстро. — Эавражная вздохнула. — Дело несложное.
Главное, хорошо относиться к людям. — Маша сделала на слове «людям» ударение.
Упоминание о Залесской не внесло в настроение девушки сколько-нибудь заметного изменения. Напряжение осталось. Но почему?
— Вы с Аней подружились быстро?
— Она славная была…
— Понимаете, Маша, меня интересуют малейшие детали её поведения, настроения. Постарайтесь припомнить то, о чем я буду спрашивать.
— Понимаю. — Завражная нервно поправила чёлку. — Спрашивайте.
— Как вы с ней сошлись? Легко, хорошо?
— Она славная…
Вот упрямая девка! Заладила одно и то же.
— У вас были общие интересы, разговоры? — спросил я, быстро подавив раздражение.
— Вот, детишками занимались… Ну, и о жизни, само собой, говорили…
— И как же ей жизнь была, в тягость или в радость? — решил я попробовать напрямую.
— Всякое случалось. Как у всех.
— Были огорчения?
— Без этого не бывает.
— По какому случаю, не помните?
— Помню. Серёжку своего как вспомнит, ну и… Сколько с чужими не возись, к своему ещё сильнее тянет.
— Значит, по сыну тосковала?
— Очень.
— А почему его отправили к родителям мужа, не говорила?
— Почему же, говорила. Они, значит, когда с Валерием Георгиевичем сюда собрались, отправили сынишку на время туда, в Одессу. Не знали, какие условия, как обживутся…
— Ей нравилось здесь, в Крылатом?
— Говорила, что неплохо.
— А сына хотела забрать?
— Хотела. Все мечтала, как родит второго, так и Серёжку заберёт. Вместе, говорит, веселее.
— У неё был диплом агронома. Чем она объясняла, что пошла работать в садик, а не по специальности?
— Валерий Георгиевич присоветовал. — Имя Залесского Маша произносила с уважением.
— Слушалась она его, выходит.
— Выходит.
— Вы не знаете, у них были ссоры?
— Может, и были.
— Она не говорила?
— В семье всякое бывает…
— А вы не заметили в ней ничего, перед гсм как она…
Завражная грустно покачала головой:
— Обычная была.
— Припомните, пожалуйста, последний день, когда вы с ней виделись?
— В тот самый и виделись. Весь день. Вместе ушли с работы.
— Может, она вела себя необычно?
Девушка задумалась.
— Нет. Ничего такого не припомню. — Поправила чёлку и повторила: — Не помню.
— Как у неё сложились отношения с людьми, коллективом?
— Ладила. Не ругались.
— Ас директором совхоза?
— Наверное, тоже.
— Маша, что вас толкнуло пойти к Захару Емельяновичу? — Девушка встрепенулась. — Ну, когда вы сказали ему, что не верите в самоубийство Залесской?
— Пошла… Пошла, конечно… Непонятно все это. Получается, что ни с того ни с сего… — Завражная говорила сбивчиво. — И Серёжку жалко… Валерий Георгиевич очень тосковал. Оградку поставил и уехал… За один день все прахом… Вот и пошла…
— Может быть, у вас все-таки есть какие-то соображения, подозрения?
— Ни с того ни с сего получается… — повторила Завражная.