Охо-хо,. грехи наши тяжкие. Как чувствовало моё сердце, все отговаривала Анечку ехать. Нет, видать, судьба. Погубила её жизнь, попутал нечистый. Да и она сама как предчувствовала. Не с радостью собиралась, ох, не с радостью…
— А почему же поехала?
— Любила, видать, своего… — Анфиса Семёновна вздохнула.
Старушка постепенно успокаивалась.
— И она говорила, что не хочет ехать?
— Не то чтобы прямо не хотела. Тут у неё все родное.
Две могилки рядом. Мать и отец родные. А с другой стороны, здесь и горе своё хлебнула с малолетства. Как подумаешь, несладко у неё жизнь прошла. И будто все наладилось, нет, не сдержалась. Сама одним махом и кончила…
— Отец её женился во второй раз?
— Сергей Петрович-то? Что вы. Сам еле тянул лямку.
Сердце. Всего на восемь годков пережил Катерину. Да и то-одно мучение. Все по врачам да по врачам. А мечтал:
сломают их домишко, квартиру в новом доме дадут. Не дожил. И Аня тоже…
Все, что говорила крёстная Ани, мне было важно. Но требовалось направить этот разговор.
— Анфиса Семёновна, как получилось, что Валерий с Аней зарегистрировались только после пяти лет совместной жизни?
— Не жили они пять лет совместно. Год даже не прожили вместе.
— Постойте, Сергей — их ребёнок?
— Это точно. Сергей-Залесский. Да вы на карточку посмотрите. Вылитый отец. — Она показала на фотографию на стене.
— Как же получается тогда?
— А очень просто. Пожили они с Аней месяца три, он уехал к своим. Как бы благословения просить. Аккурат у них каникулы были. И как в воду. Ни слуху ни духу. Аня, значит, в положении. Вроде и простая, а гордая была.
Что делать? Институт бросать жалко. Два год"а оставалось Да и отец, покойник, наказывал: учись, говорит, дочка, чтобы жизнь у тебя интересней нашей сложилась. Пришлось ей и учиться, и работать, и Серёжку нянчить. Слава богу, я тут, рядышком. Вдвоём, можно сказать, и подняли. Люди хорошие помогли. И в институте тоже. А в этом году, нет, в прошлом, прямо в сочельник Валерий возвращается…
— Он помогал Ане?
— Какой там! Ни строчки за эти пять лет не написал.
— Как же, ведь ребёнок?
— Не знал он о Сергее.
— Аня не писала ему?
— Я же сказала, что гордая она была. Если бы она ему отписала, он тут же бы прискакал.,
— Значит, о сыне он узнал впервые в конце прошлого года?
— Я и толкую об этом. Прямо под Новый год приезжает, в ножки ей. Говорит, помотался по свету-лучше тебя нет, прости, если можешь. А как не простить, коли сыну отец родной? От своего не бегут… Тем более Серёжа ему сразу на шею, Мне припомнился разговор в Ищенко… Залесский же не воспитывал своего сына, а тот ему сразу на шею...
— Но ведь ребёнок видел его в первый раз, — сказал я.
— Родное, оно чует. Ребёнку ласки отцовской, как солнца, требуется. В садике на улице все дети про своих отцов говорят, А детское сердце чуткое, обидчивое…
— Она его сразу простила, я имею в виду Залесского?
— Я это уж не Знаю, сразу ли, на следующий день ли, а может, и через неделю. Кто промеж мужем и женой влезет? Одним словом, приходят они ко мне на другой день нового года, по новому стилю, говорят, зарегистрировались…
Я вспомнил справку из загса.
— Наверное, третьего января?
— Постойте. Да, третьего. Старуха я, память прохудилась… Обженились, значит. А мне что? Я рада. Хватит, думаю, Ане в матерях-одиночках ходить. Перед людьми всетаки неудобно. И Серёжка при отце. Родном. Здесь, у меня, мы и отпраздновали. Валерий в магазинчик сходил. Все сам. Как полагается, шампанское, бутылочку водки. Но водку не всю выпили. Я питок никудышний, а больше мужиков нету. Валерий говорит, увезу Аню отсюда, надо, мол, жизнь посмотреть… Увёз… — Старушка неожиданно замолкла.
— Почему именно в Крылатое?
— Бог их знает. Человек к человеку тянется…
— К какому человеку?
— Дружок Валерия там работал, кажись. Да, точно.
Он их и пригласил. Обещал положить зарплату хорошую, квартиру выделить…
— Не Пащенко?
В Крылатом я слышал о нем от Мурзина. До Ильина был главным агрономом. В совхозе его прозвали Громышок.
— Он самый, — подтвердила старушка. — Я-то его в лицо не видела.
— Ну это, так сказать, повод уехать. А других причин не было?
— Не понимаю, мил человек, ты уж объясни мне, старухе…
— Может быть, им здесь нельзя было оставаться, люди .болтали что-то или ещё что другое?