— Видишь ли, Надюша, — сказал я осторожно, — мы ведь не зарегистрированы ещё…
— Неужели людям обязательно нужны документы?
— Увы, милая. Теперь сама видишь, что я настаиваю на этом не просто так. Могут персональное дело за аморальность…
Надя вздохнула. Вопрос был затронут самый больной.
Она замолчала, что-то чертила ножом на салфетке, и я понимал, что мысли её далеко отсюда. Там, где Кешка, которого я никогда не видел, где Дикки — свидетель наших встреч в скверике напротив её дома.
— Наденька, — дав ей время подумать, мягко сказал я, — пора наконец все привести в порядок.
— Пора, дорогой. Но как трудно и мучительно. — Она опустила подбородок на свои длинные холёные пальцы. — Если бы ты знал!
У меня защемило сердце.
— Я знаю. И многое бы отдал, чтобы избавить тебя от этого. Но тут-как хирургическая операция. Лучше решиться сразу, чтобы не растягивать болезнь на неопределённый срок.
Она встрепенулась:
— Да-да, пожалуй, ты прав. Надо решиться…
В тот вечер мы об этом больше не говорили. Надя была внимательна и нежна, как никогда. Мы говорили о зверятах Кешки. Надя смешно копировала спящего ежа Пифа, раскатистый голос попугая Ахмеда. Мне показалось, что в этот день Надя решила всерьёз взяться за наши дела До праздников я занимался с прокурором саратовским делом. Седьмое ноября мы встретили с Надей среди её сослуживцев в кафе «Лира», которое Дом моделей «закупил»
совместно с какой-то проектной организацией. Это была традиция. Там работали в основном молодые парни, в Доме моделей — девушки. На вечере мы оказались чуть ли не самыми пожилыми. Я надеялся наконец познакомиться с Агнессой Петровной. Но её не было…
Вскоре после праздника у меня раздался звонок. Вежливый, тихий голос, с едва заметным грассированием:
— Товарищ Чикуров? Простите, не знаю вас по имениотчеству…
— Игорь Андреевич.
— Игорь Андреевич, вас беспокоит Яшин. Вы не можете приехать ко мне в институт, если, разумеется, у вас есть время?
— Конечно, конечно.
— Пожалуйста, приезжайте… Надо обсудить кое-какие вопросы.
Я незамедлительно отправился на площадь Маяковского.
Вячеслав Сергеевич — высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти. Немного сутулый. Мне показалось, что сутулость его от того, что он, слушая собеседника, слегка наклонялся к нему, приставив к уху ладонь.
Яшин провёл меня в небольшой кабинетик, усадил на стул.
Я заметил, что телефонный аппарат у него необычный.
С какой-то приставкой. Наверное, из-за тугоухости. Вячеслав Сергеевич достал из стола пакет фотобумаги большого формата. И произнёс своим мягким голосом фразу, которая буквально ошеломила меня:
— Я был в Североозерске. Эксгумацию трупа мы произвели. Чтобы иметь более полное представление о характере ранения Залесской, я изъял шейную часть и провёл окончательное исследование уже здесь. По нашему мнению, сама Залесская нанести себе такое ранение не могла…
—Уже потом, когда я вспоминал этот момент, мне показалось, что ошеломило меня не то, что Залесская убита, а то, что я с самого начала, с того момента, когда ознакомился с делом, смутно чувствовал несвязность всей картины в целом.
Яшин, видя моё изумление, вынул из пакета фотосним.
ки. Он перебрал их, протянул один из них мне. Отпечаток рентгенограммы шейной области.
— Я бы ещё мог сомневаться, но вот после этого — никаких сомнений нет. Обратите внимание. Вот четыре насечки на передней части третьего шейного позвонка. Это следы бритвы.
— Отлично вижу.
— Смотрите, линии строго параллельны. Значит, режущие движения были произведены при помощи грубой фиксации головы.
— Постойте, но ведь это она сама могла…
— Ни в коем случае, — мягко перебил он меня, — При первом движении были рассечены яремные вены и сонная артерия. Уже это вызвало у меня сомнение в самоубийстве.
С какой силой надо себя резануть, чтобы нанести одним махом такую рану! Дальше. Допустим, она ещё и ещё раз провела бы бритвой. Но тогда насечки были бы хаотичными… А тут, посмотрите внимательно, мы специально проставили масштаб, строго параллельно. Вывод простой: голова была прижата к подушке. Но это не все. Вот ещё рентгеновские снимки. Глядите, между третьим и четвёртым позвонком застрял посторонний предмет. Мы его извлекли.
Осколок бритвы. А вот, видите, он точно соответствует выемке в лезвии. Той самой бритвы, которая найдена возле трупа.
У меня вертелась на языке масса вопросов. И прежде всего — как же первый судмедэксперт мог допустить такую грубую ошибку? Но перебивать Яшина не решился.