Конечно, Ирина, не Ира, а именно Ирина — чудесное имя, которое он любил всегда.
— Какая же у вас радость? — улыбнулась она, не выпуская букет из рук, словно пришла на минутку.
— Уже стало две.
— Чего две? — не поняла она.
— Две радости. Во-первых, получил диплом об окончании Политехнического института. Инженер-механик. Радость, а?
Она кивнула. Ему показалось, что сильно своей радостью он её не поразил. В конце концов, что такое он со стороны — ещё один инженер, которых сейчас пруд пруди.
— А во-вторых?
— Во-вторых, встретился с вами.
— Ещё неизвестно, радость ли это, — усомнилась она и вдруг засмеялась довольно громко и весело. Он подхватил смех, как эхо подхватывает голос. И ему сразу стало спокойнее, ничего уж такого особенного: кончил институт и встретил хорошую девушку. Тысячи людей, десятки тысяч кончают институты и встречают милых женщин. Ему стало спокойнее, потому что очень сильная радость до сих пор сжигала его энергию.
Официант налетел ветром, схватил сирень, тут же приспособил её в вазу-кувшин из синего ребристого стекла и встал, выразив фигурой ожиданье, не согнув её ни на сантиметр.
— Что берём? — спросил было Капличников у Ирины, но тут же махнул рукой: — Сегодня я именинник. Итак, салат фирменный, цыплята табака, икра чёрная четыре порции…
Он всё диктовал и диктовал, пока она опять громко не рассмеялась:
— Куда вы набираете?!
— Много, да? А что вы пьёте?
— Только не коньяк, терпеть не могу.
— Тогда водку? И шампанское.
— Салат из свежих огурцов употребляете? — спросил официант.
— Обязательно употребим, — заверил Капличников.
Официант ушёл, привычно ввинчиваясь меж столов. В полумраке под потолком медленно вращались громадные лопасти, разгоняя табачный дым по углам. Бра на деревянных панелях светились угарной синью, плывущей вверх и пропадающей над светильниками. Шумок стоял ровный, было ещё рано, часов девять вечера.
— А вы правда сегодня кончили институт? — спросила она.
Капличников сначала растерялся, — ему всегда верили сразу. Он хотел тут же вытащить диплом, но опустил поднятую руку — надо ли доказывать. Да и не хотелось его доставать: не то всё-таки место, где стоило размахивать дипломом, который дался не так-то легко.
— Значит, вы решили, что я придумал такой предлог для знакомства?
— Верю-верю, — улыбнулась она.
— Впрочем, чтобы познакомиться с вами, можно придумать любой предлог, — улыбнулся и он.
Официант ловко уставил белую до синевы скатерть мелькая руками, словно их было штук шесть. Но Капличников вовремя перехватил у него открытые бутылки — наливать он хотел сам.
— Мне только шампанского, — предупредила Ирина.
— Как?! — удивился Капличников. — Вы же просили водки.
— Я сказала, что не терплю коньяка, даже запаха.
— А-а-а, — понял он. — Может, рюмочку?
— Нет-нет. Зато шампанского вот этот громадный фужер.
Он налил ей вина, а себе большую рюмку водки. Официант сразу исчез. На том конце зала тихонько заиграл оркестрик, словно ждал их. Капличников взял рюмку и набрал воздуха для тоста…
— Виктор, добудьте мне сигарету. Вы, я вижу, некурящий.
— Сейчас официанту закажу, — выпустил он воздух и отставил рюмку.
— Его теперь не найдёшь.
— Ну, пока стрельну.
Он вскочил и шагнул к соседнему столику, но там сидел некурящий молодой парень в очках с тремя девушками, Капличников пошёл к лётчику, который уже был охвачен всеобщим ресторанным братством и чуть не засадил его за свой столик выпить по одной. Но от нераспечатанной пачки сигарет ему отбояриться не удалось, хотя просил он две штучки.
Ирина кивнула и закурила с удовольствием, красиво, делая губы трубочкой. Виктор опять взялся за рюмку:
— Тут ничего, кроме старого, доброго «за знакомство», не придумаешь.
— Со свиданьицем, — усмехнулась она.
И Капличников не понял — понравился ей тост или она его высмеяла. Он проглотил водку и тут же подумал, что коньяк прошёл бы куда лучше. Холодная жидкость едко опустилась в желудок, но вдогонку поехал огурец — и сразу всё там утихло, успокоилось, потеплело. Ирина пила шампанское медленно, отпивая и любуясь им на свет. Что-то в ней было лёгкое, благородное — в линии рук, в длинных отставленных пальцах, в широких глазах, точнее, в неспешном задумчивом взгляде. Виктор Капличников уставился в фирменный салат, мысленно обругав себя: брякнул дурацкий тост и залпом выжрал водку. Но тут та самая теплота, которая свернулась в желудке, как кошка в кресле, вдруг сразу оказалась в голове.
— Я о вас ничего не знаю, — сказал он.
— Вот я — вся тут.
— Это верно, — засмеялся он. — Но всё-таки?
— Так и я о тебе ничего не знаю.
«Тебе» он заметил сразу, как чиркнутую спичку в темноте. Выходило, что она только внешне чопорная, а вообще-то простая, как и все девчата в мире.
— Я что, я уже о себе говорил. Работаю токарем, вот кончил институт. Теперь перейду на должность инженера. А может, не перейду, не очень хочется. Холост, двадцать восемь лет, жилплощадь имею, здоровье хорошее, вешу семьдесят килограммов, рост сто семьдесят пять, глаза карие, зубы все целы.
Она рассмеялась. Капличников довольно схватил бутылку, налил себе рюмку и долил шампанским её фужер.
— А у меня двух зубов нет, — ответила она.
— Я это переживу, — заверил он. — Но не переживу, если вы… если ты замужем.
— Пока не собираюсь.
— Тогда я скажу ещё тост — выпьем за тебя. Чтобы ты была той, какой мне кажешься.
И он вылил водку в рот, не дождавшись её слов. Он знал, что она обязательно спросит, какой же ему кажется. Ирина выпила шампанское, взяла яблоко и ничего не спрашивала. Принесли цыплят табака. Она стала есть аккуратно и сосредоточенно.
— Кто ты? — вырвалось у него после второй рюмки.
— Откуда я знаю, — усмехнулась она.
— Как? — опешил Капличников и бросил разрывать цыплёнка.
— А ты кто? — спросила она.
— Как кто? — не понял он. — Я же тебе сказал: токарь, окончил институт…
— Это место работы и образование. А кто ты?
Теперь она не улыбалась. Пышные, но короткие серебристо-белёсые волосы, светлая чёлка, а под ней глаза — широкие, с неспешно-спокойным взглядом. Капличников подумал, что она похожа на француженку, хотя их, кроме кино, нигде не видел.
— Вот ты о чём, — протянул он, взял её руку и поцеловал. — Да ты умница!
Она опять улыбнулась, но руки не отняла — так и осталась её небольшая ладошка-лодочка в его широком бугристом кулаке. Он держал её чуть касаясь, как вчера за городом скворчонка, прыгнувшего по глупости из гнезда.
— Я научный работник, — сообщила она как-то между прочим.
Как же он сразу не понял, когда у неё это на лбу написано… Наверное, кандидат наук или даже доктор — бывают в физике и математике молоденькие доктора наук со счётно-решающими машинами вместо мозгов. А он дипломом похвалялся…
Капличников хотел опять поцеловать руку, но сильная зевота неожиданно схватила челюсти. Он даже выпустил её ладонь, прикрывая свой полуоткрывшийся рот. Видимо, сказывалась усталость последних дней, да и сегодня он поволновался.
— Ирина… Ты с кем-нибудь дружишь? Я хочу сказать, у вас… то есть у тебя… есть друг? Дурацкий вопрос, но по пьянке прощается.
— Конечно, прощается. А зачем это тебе?
— Как зачем?! — удивился он и до боли в скулах сцепил челюсти, которые хотели распахнуться в зевке. — Разве мы больше не встретимся?
— Мы ещё не расстались.
— Я заглядываю вперёд.
— А ты хочешь встретиться?
— Ирина, разве по мне не видно, хочу ли…
Он поперхнулся, перехватив подкатившую зевоту, тугую, как капроновый жгут. Только бы она не заметила, что он совсем валенок — зевоты ещё не хватает. Капличников согнул тот жгут челюстями.
Надо было ещё выпить, — водка на какое-то время снимала усталость. А усталость навалилась, будто он стоял в яме и земля осела на его голову и плечи. Он даже сейчас не знал, о чём и как с ней говорить, хотя вообще-то слыл парнем остроумным.