Крикнул:
— Сдавайся! Вылезай из схрона!
В ответ открыли огонь. Я еле успел отпрянуть.
Когда кончились патроны в автомате, бандит взял пулемет, стал обстреливать весь сарай. Когда и в пулемете кончились патроны, он открыл люк и выскочил с пистолетом.
Несмотря на то, что пограничники хорошо замаскировались, Соколенко ранил майора и солдата. За углом строения стоял пограничник с автоматом, он и уложил бандита.
Когда я вспоминаю эту или подобные ей операции, я думаю о том, что пограничнику, следопыту приходится и в мирные дни сталкиваться с невероятно трудными ситуациями. Враг коварен, хитер, он идет на все. Но пограничник должен быть уверен в своих силах. Я, например, все время проверяю себя на трудностях: справлюсь или не справлюсь, все время критически оцениваю свои способности и возможности. Отсюда, наверное, и появляется уверенность в себе. Уверенность, что враг, если придется встретиться с ним, не пройдет.
Совсем не мелочь!
Для пограничника обязательна честность. Она обязательна, конечно, для каждого советского человека, но на военной службе, и особенно в пограничных войсках, очень важно быть пунктуальным и в большом и в малом деле. Порой за ошибки, за промахи в службе судят меньше, чем за нечестность, потому что в армии все построено на честности: приказы отдаются устно, доклады в основном тоже делаются устно.
Честный человек не может быть трусом, не может быть несправедливым. Когда я думаю об этом, всегда вспоминаю капитана Калинина, очень справедливого человека, обладавшего и чувством меры и подкупающей честностью. Он умел подавить в себе гнев, раздражение, обиду, чтобы поступить в отношении подчиненного справедливо, хотя и строго, — в этом, наверное, и состоит талант командира. Он, капитан Калинин, учил нас правилу: «Схитрил — признайся! Мелкий обман так же неприятен, как и крупный».
За мою службу в погранвойсках у меня было много случаев проверки «на честность», и я горжусь, что выдержал эту проверку.
Однажды я с комсомольцем Хафизовым, смуглым приземистым парнем, проверял контрольно-следовую полосу. Было раннее утро. Впереди бежал Аргон, мы пограничным шагом — за ним. Вдруг пес остановился, принюхался. Гляжу — еле заметные маленькие отпечатки следов. «То ли подросток, то ли женщина. И прошли недавно, с полчаса назад», — рассудили мы.
— Хафизов! Доложи на заставу: нарушение границы, иду на преследование, — бросил я.
Ночью прошла гроза, ручьи вздулись, повыходили из берегов, почва в низинах раскисла, сапоги скользят.
Пограничники знают, как они бегают при нарушении границы! Я бежал так, что еле успевал фиксировать: лесная вырубка, песчаная дорога, крутой косогор, луговина. Нарушитель бежал то в тапочках, то в туфельках, то босиком. А тут вот прошел на пятках, потом на носках… Зачем нужно было менять обувь? Надеялся обмануть пограничников?
Я бежал за Аргоном семь километров, не отставая ни на шаг. Он свернул к заболоченной поляне, поросшей непроходимым кустарником, скрылся в нем. Неожиданно тишину пронзил истошный женский крик. Я остановился. Оказывается, Аргон схватил чужака. И вовсе это был не подросток, а симпатичная молодая женщина. Я поначалу растерялся, думал, может, Аргон ошибся, может, женщина ягоды в лесу собирала, но команду подал:
— Эй, кто там, подходите ближе!
Молодая женщина с длинными черными косами, в светлой юбке и зеленой кофте подходит ко мне, улыбаясь. В одной руке — бидон, в другой — завернутая в косынку бутылка самогонки.
— Надо же, чуть не удушила меня твоя собака! — говорит панибратски. — Давай, пан, выпьем…
— А ну, шагом марш на заставу! — грозно скомандовал я.
— Как на заставу? Зачем? У меня молоко в бидоне прокиснет, — она передернула плечами, будто ей стало холодно.
На заставе внимательно осмотрели ее бидон и обнаружили в нем двойное дно, а в середине ценные сведения, которые она должна была передать иностранному агенту. К нему-то она и шла на связь.
Семейная традиция
За тревожной напряженной службой время бежало незаметно, да я и не вел ему счет. Жил не временем, а числом обезвреженных бандитов. И вот пришел конец службе: мой год увольнялся в запас. Когда объявили мне это, я в первое мгновение серьезно не осознал происходящего, подумал только об Аргоне. Как же он? Без меня? Только потом представил себе гражданскую спокойную жизнь, и стало как-то не по себе. Я уеду, а друзья мои, товарищи, останутся и будут служить дальше…