- Ирвишенька! – оживилась Джена, когда увидела сына рядом. – Ты пришёл к Дорочке? А её здесь нет. Дора на занятиях, на поля…
Она запнулась, беззвучно зашевелила губами, но не смогла проронить ни слова. Замахала руками, наколдовала даже надпись "как ты мог", но Ирвин лишь зло сверкнул глазами.
Камень был слишком большим, явно телепортированным, и оттянуть его в сторону самостоятельно вряд ли представлялось возможным. Действие же артефакта дотянулось и до Сияющего, набросив на горло удушающую петлю – он чувствовал, как умирает внутри колдовство, сдавливаемое отвратительными папиными часами новой модели. Не задавая лишних вопросов, Ирвин наступил на артефакт и с наслаждением услышал тихий треск. Возможность сломать отцовское изобретение для него впервые была сродни удовольствию. Ирвин знал, что его, как целителя, не боятся и артефакторы, а родную кровь чуют и признают. Разрушить доверие часов за мгновение до их смерти было не так уж и приятно, но Сияющий не знал, как отключить артефакт иначе.
Или не хотел знать.
Гнев кипел в нём – впервые за долгое время настолько сильный, что разум уже не мог его унять. Ирвин не чувствовал в себе сил на то, чтобы простить, подумать о том, что люди иногда ошибаются, просто принять возможность того, что мать сожалеет о содеянном. Не сожалела она! Ни капельки не сожалела! Она глумилась над ним, издевалась, она видела только то, что сама хотела – и подстраивала под это сына. Под друзей в детстве – друзей её же подруг, старших Ирвина на пару лет и получавших удовольствие от детских слёз. От друзей, которых он без грамма сожаления спустя двадцать лет отправлял на исправительные магические работы за серьёзные преступления.
…Подстраивала под боевую магию, потому что это было престижно. Под идеал мужчины в её глазах – доброго, покладистого, с правильным высшим образованием. Под Дорушку, в которой она видела воплощение невестки мечты.
И Ирвин больше не хотел это слушать.
Заклинание, сорвавшееся с его пальцев, раскололо камень на две части. Одна с грохотом отлетела в сторону, вторую Ирвин отшвырнул сам, воспользовавшись какой-то стандартной боевой формулой. Камень врезался в противоположную стену и брызнул во все стороны осколками. Джена взвизгнула, закрываясь руками, и укоризненно взглянула на сына, но он не обратил на это внимания. Даже если б её ранило, сейчас мужчине было всё равно.
Ирвин рванулся к двери.
- Ирвишенька, не надо! – Джена повисла на его руке. – Ты можешь увидеть совсем не то, что ожидаешь! Я не хотела тебе говорить, но…
Ирвин выдернул руку из цепкой материнской хватки и рывком распахнул дверь.
…Что б ни собиралась увидеть Джена, она была удивлена. Сияющий и сам замер, не зная, на что рассчитывал – может быть, мысленно готовился к худшему? Но он не успел проронить ни слова, даже не спросил у матери, на что она намекала.
Лили обернулась, испуганная, бледная, как стена, и, поняв, кто пришёл, метнулась к Ирвину и повисла у него на шее. Мужчина только и успел привлечь её к себе, крепко обнимая за талию, и зарылся носом в растрёпанные светлые волосы.
- Всё хорошо, - прошептал он, чувствуя себя последним идиотом. – Всё будет хорошо. Я тебя больше одну не оставлю.
Попал в точку – реагируя на его слова, Лили всхлипнула и затихла. Слёзы молчаливым градом текли по её щекам. Девушка дрожала, и Ирвин, поглаживая её по спине, чувствовал, как подбрасывало жену от каждого неосторожного прикосновения. Она цеплялась в него с такой силой, словно Ирвин был последним шансом на спасение – но всего несколько минут, чтобы потом, вспомнив что-то, спешно отстраниться.
- Нельзя, - прошептала она. – Твоё здоровье… Тебе б и вправду Дору.
- Всё в порядке с моим здоровьем, - тоном, не терпящим возражений, проронил Ирвин. – Я буду с тобой – или буду один.
Мама за спиной так печально вскрикнула, что ещё несколько часов назад Сияющий пожалел бы её. Сейчас же он, властно притянув жену к себе, только оглянулся – и наконец-то понял, почему Лили трясло. И почему она рыдала.
У окна стоял Ромерик. Сначала Ирвин принял его за какого-то случайного мужчину, загнанного матерью сюда за деньги, но – увидел рыцаря и всё понял. Да, это было вполне в стиле его матери, не думать ни о чём, кроме собственной выгоды, и заставить влюблённого без памяти сумасшедшего рыцаря творить такое, что ни один нормальный человек не согласится.
А Ромерик мог. Потому что Ромерик был без памяти влюблён в Лили и плевать хотел на то, что она – некромантка. А ещё потому, что Джена могла задурить голову кому угодно, а такому легко внушаемому человеку – да запросто.