- ...Он либо уклонится от прямого ответа, либо солжет.
- Вы правы, - вынужден был присоединиться к этому высказыванию Джон. Значит, вы ничего не знаете? - подытожил он, уже собираясь идти.
- Почему бы это нам не знать? - остановил его грозный странник. (Неужели он в таком виде шляется по улицам? А впрочем, в Нортон Фольгейте чего только не увидишь!) - Кое-что знаем, точнее - догадываемся.
- О чем именно?
- К примеру, я готов поклясться, что он не однажды находился во Франции и причастен к уничтожению враждебной нам Католической лиги во главе с Генрихом Гизом. Не имею представления только о степени его причастности.
- Откуда вы знаете?
- Известно откуда, - Том пожал плечами, словно речь шла о чем-то незначительном, - из его же трагедии "Герцог Гиз".
- Вот как! - Наконец-то разговор приобретал чисто специфическую форму.
- А вы читали трагедию?
- К сожалению, только эти два отрывка. Но по вашим словам выходит, что в ней речь идет о действиях нашей разведки?
- Ничего подобного не выходит, - почему-то начал раздражаться Томас. И я об этом не говорил.
- Как вас понимать?
- Господи! Да это же ясно: когда мы, драматурги, читаем художественное произведение, то видим в нем намного больше, нежели обычный зритель. Это же очевидно!
- Что-то я ничего не соображу. Объясните, пожалуйста, что именно вы имеете в виду?
- Если вы этого не понимаете, то как я вам объясню? - уже совершенно разозленный, ответил Томас. - И вообще, есть вещи, которые не поддаются объяснению, если человек сам к ним непричастен.
- Извините, но я должен это понять, потому что пришел не из любопытства, а по делу.
- "По делу, по делу!" - пробурчал Томас.
- Не злись, Том, - повысил голос Ричард. - Попробую объяснить я. Видите ли, в чем дело, коронер: работа драматурга, независимо от того, о каком времени идет речь и какие лица действуют, всегда персонифицирована. Он слышит голоса реальных людей, возобновляет в памяти реальные разговоры, отыскивая в них точное, колоритное слово, многозначительную деталь, присущую лишь данной конкретной личности. Это помогает и нам, актерам, сценично воссоздать правдивый образ. Так что в любом произведении заложен личный житейский опыт автора, его мировоззрение, его отношения к событиям, их общественная оценка. Все это порой видно по еле уловимым нюансам. Выделить их, ощутить - значит, в какой-то мере составить биографию самого автора, которая в общих чертах обязательно будет более или менее вероятной, ибо за спиной героев произведения незримо стоит сам автор.
- Ну и что из этого? - спросил Джон.
- А вот что, - терпеливо продолжал Ричард. - Автор всегда опирается, что бы он ни писал, на современные ему реалии. Когда речь идет о давнем прошлом, происходит лишь как бы перенос современных идей в то время. Если же речь идет об исключительно современных событиях, как в случае с "Герцогом Гизом", все эти признаки приобретают еще большую выразительность. В таких случаях автора поневоле выдает наглядность и точность изложения. Да это и понятно, потому что иначе он не отважится взяться за разработку темы, заранее зная, что непременно допустит некоторые ошибки и над ним будут смеяться живые участники событий, особенно когда дело касается острого политического материала, острых проблем современности. Итак: внимательно изучая "Герцога Гиза", мы можем сделать логический вывод, что Кристофер Марло был во Франции и причастен к некоторым событиям, однако в то же время по произведению мы не можем определить степень этой причастности, как совершенно справедливо заметил уважаемый Томас Неш.
- И это всегда так? - недоверчиво покачал головой Джон.
- Мудрый вопрос, коронер, - весело усмехнулся Ричард Бербедж. - Такое исследование, которое мы только что сделали, невозможно лишь в одном случае: если за искусство берется творчески несостоятельный человек. Ведь если в произведении не отражена живая человеческая индивидуальность, то это мертвое произведение. Это маленькое, но существенное отличие и позволяет нам отличать действительно талантливую вещь от беспомощных поделок халтурщиков или графоманов.
- Но как же он, магистр из Кембриджа...
- Отвечу и на это, коронер. Первое: Кристофер Марло - храбрый и сообразительный человек. Второе: как талантливый драматург с необычайной фантазией, он - прекрасный стихотворец, а это немало значит. Третье: он мастер психологического перевоплощения, ибо драматург - один-единственный исполнитель всех ролей в собственных произведениях, от ведущих до второстепенных. А этих трех условий уже достаточно, чтобы выполнять некоторые деликатные поручения ведомства сэра Френсиса Уолсингема.
- Выходит, Кристофер Марло - шпион сэра...
- "Шпион"! - сразу же вскипел буйный Томас Неш. - Не произносите этого грязного слова, коронер! Крис - патриот и солдат. Прошу не оскорблять его в моем присутствии. Будьте добры, называйте шпионами глупых ищеек лондонского шерифа, которые выслеживают, кто из нас сколько выпил и что сболтнул за чаркой. Ха, я смеюсь над ними, хотя они повсюду суют свой нос и неутомимо строчат, переводя бумагу, немощные доносы. Разве этим деревянным остолопам, по макушку напичканным инструкциями, когда-нибудь понять, что самый первый и самый полный донос на настоящего творца - это его собственное творение? Для этого им самим следует стать вровень с великаном. Но тогда, - он даже зло оскалился, - зачем переводить бумагу на мелочные доносы, если ты сам способен создать шедевр, отдать жар сердца и непокой мыслей другим людям?
Большой Бен отбил двенадцатый час.
Коронер Джон Шорт поднялся.
- Однако я у вас засиделся, - сказал он. - Весьма благодарен, господа, потому что вы мне очень помогли в расследовании.
- В расследовании? - переспросил Неш. - Постойте, коронер, вы еще не ответили на мой вопрос. Что случилось с Крисом?
- Кристофер Марло убит, - сухо ответил Джон.
Ричард Бербедж снял с головы корону.
СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
До Кембриджа Джон Шорт добрался к вечеру и заночевал на постоялом дворе. Первый, к кому он утром попал, был капеллан Сэм, который за взятку купил себе высокую степень доктора богословия, а ее величество королева, которая ничем не брезговала, чтобы обогатить казну и даже, говорили, входила в долю с пиратами, специальным указом освободила этого неуча и церковного фанатика от необходимых экзаменов на ученое звание. Конечно, Джон об этом и слыхом не слыхивал и отнесся к его преподобию с соответствующей почтительностью.