Когда мы доходим впервые до чтения 24-й главы «Извлечение мастера», для многих из нас становится открытием, что, оказывается, Воланд на Патриарших прудах рассказывал вовсе не роман Мастера, а собственную историю, потому что из его встречи с самим Мастером в 50-й квартире следует, что он никогда раньше его не видел:
«– А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? – спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
– О чем роман?
– Роман о Понтии Пилате».
Мы даже приведем яркий пример в качестве неоспоримого доказательства, что даже порою сами исследователи попадаются на эту «уловку». Вот что пишет о Берлиозе Александр Зеркалов, который известен двумя книгами о романе Михаила Булгакова: «Берлиоз, «председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций… и редактор толстого художественного журнала», т. е. политический функционер, не мог не знать об этой кампании против «пилатчины». Иван Бездомный – рядовой поэт – и тот знал. Второй – предположительный: руководителем кампании был сам Берлиоз. Он отлично (для журналиста) разбирался в христологии, и должности у него были вполне подходящие для руководства не очень важной политической кампанией. Менее примечательно, что самый гнусный пасквилянт, Латунский, идет за гробом Берлиоза; важней, что отшельник Мастер знает редактора и дает ему характеристику. <…> Воланд представляет – как сказал бы юрист – рассказ о Пилате в качестве материала, известного подсудимому. Воланд как бы говорит ему: человек написал вовсе не то, что вы называете «религиозной пропагандой»; написал не о Боге, а о человеке. А вы объявили его «богомазом»; ваша свора его довела до сумасшедшего дома… Он пересказывает эту «пилатчину» как бы от себя и ждет реакции. Какова же она? А реакции нет вовсе. То ли Берлиоз не читал вещь Мастера, то ли предпочел притвориться непонимающим. Последнее больше похоже на дело, ибо он отвечает нарочито нелепой и беспомощной фразой: «Ваш рассказ… совершенно не совпадает с евангельскими рассказами», почему-то «внимательно всматриваясь в лицо иностранца» [3]. Берлиоз оказался в дурном положении. Если он не читал Мастера, но позволил своим клевретам начать травлю, его дело плохо. Если читал и не согласен с прочитанным, почему он увиливает от ответа? «Начитанный редактор», готовый забраться «в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек», обязан был поспорить с удивительным рассказчиком по теме его повествования» [4]. Но если Воланд пересказывал главу из романа Мастера, как полагает данный булгаковед, то почему рассказчик делал вид, что незнаком с автором романа, когда ему пришлось знакомиться с Мастером? Налицо опять темное место.
Следующий на очереди – Левий Матвей. Если человек впервые читает роман не поверхностно, а внимательно и неспешно, то при чтении ершалаимских глав его мысль столкнется со следующей помехой. Как известно, Левий Матвей в последний раз говорил с Иешуа за два дня до казни последнего (то есть в среду). В этот промежуток времени он пролежал из-за внезапно поразившей его болезни в сарае, а в пятницу, примерно в десятом часу, он услышал страшный приговор, объявленный Пилатом. При этом в среду вечером Иешуа успел познакомиться с самим Иудой, с которым не было возможности нигде познакомиться или просто встретиться сборщику податей и о существовании которого Левий Матвей вообще не имел никакого понятия. Иуда и Левий друг для друга как будто вообще не существовали! Но когда Афраний привел к Пилату Левия Матвея, оказалось, что тот все-таки знал откуда-то о предательстве Иуды: «Тебя зарезать мне не удастся, – ответил Левий, оскалившись и улыбаясь, – я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать, но я зарежу Иуду из Кириафа, я этому посвящу остаток жизни» (гл. 26). Так знал Левий Матвей об Иуде или нет? Если ему сообщили об Иуде до разговора с Пилатом, то кто это сделал и зачем? Напомним, что предательство Иуды было тайной одного Каифы и его приспешников, о которой Пилат узнал только со слов Иешуа, рассказавшего о приглашении в гости к этому нанятому первосвященником юноше. Единственный, кто мог знать, кроме Каифы, об этом деле – это всеведущий Афраний. Но тому не было смысла и надобности что-то сообщать какому-то оборванному бродяге.
Вот таблица, по которой видно, что Левий и Иуда нигде не пересекались и что первому о предательстве никто не сообщал: