— Что-нибудь случилось? — насторожился Ракитин. — С тобой все в порядке? У тебя нездоровый голос.
— Я… Да… Я прочитала тут кое-что… После того как мы поговорили с вами, я поднялась обратно в квартиру и нашла… Нашла записную книжку Сергея. Он прятал ее в диване. Это нечто вроде дневника. Я хочу принести ее вам… Он подстраховался не только кассетой, он еще и записи оставил. Тут есть все, что вам нужно.
— Я сейчас приеду, — сказал Ракитин. — Не выходи никуда и никому не открывай дверь. Я сейчас приеду.
— Я не из дома звоню. Я ушла из квартиры. Я боюсь одна оставаться. Я звоню из телефона-автомата. Лучше я сама к вам приду. Можно?
— Приходи, — согласился Ракитин. — Когда тебя ждать?
— Через пять минут. Я просто хотела убедиться, что вы на месте. Только прошу вас — никого больше. Только вы и я. Я очень боюсь. Вы понимаете? Это опасно для меня, и я никому не верю… Я быстро передам вам этот сверток и уйду потихоньку, пока меня не заметили. Хорошо?
— Да. Мой кабинет знаешь? Я буду ждать.
Он положил трубку и, достав папиросы, закурил.
«Удача, — подумал он, — какая это удача! Даже верится с трудом. Подстраховался. А почему бы и нет? Неужели победа? Неужели мы смогли это? Мы сумели? Как хочется, чтоб это было так».
Он щелкнул зажигалкой, раскуривая погасшую папиросу, и нетерпеливо покосился на часы: без пяти шесть, скоро должны подъехать Куницын и Разумовский. То-то порадуются…
— В дверь постучали.
— Входите, открыто! — крикнул Ракитин, поднимаясь навстречу входящей в кабинет Пономаревой. — Принесла?
— Да, — кивнула она и как-то странно посмотрела на него. — Принесла.
— Ты очень бледная, — заметил Ракитин. — Прямо как снег. Что с тобой?
— Озноб какой-то, — она и впрямь заметно дрожала. — Нервы. Это пройдет. Вот он.
Она достала из сумки небольшой бумажный сверток, завернутый в плотную серую бумагу и зачем-то перетянутый бечевой, и протянула Ракитину. Игорь с удивлением посмотрел на плотно упакованный пакет, подбросил его на ладони и поинтересовался:
— Запаковывать-то так к чему было? Это ты перестаралась с конспирацией…
— Сперва по почте хотела отправить, — призналась она. — Потом через подругу передать хотела, а потом… решила, что лучше сама. Побегу я, Игорь Владимирович. Неровен час, заметит кто. Они же все время поблизости, все время рядом…
Обрадованный неожиданной удачей, Ракитин не обратил внимания на то ударение, которое девушка сделала на последней фразе.
— Не бойся, — сказал он. — Не так страшен черт, как его малюют. На каждую силу есть другая сила…
— Они все время рядом, — повторила девушка и вдруг заторопилась: — Пойду я. Времени нет…
— Ты молодец, Света, — сказал Ракитин. — Ты даже не представляешь, как твоя помощь важна для нас. Все это дело куда сложней, чем кажется на первый взгляд. Спасибо тебе.
Она закусила губу и побледнела еще больше. Даже тени под глазами легли. Кивнув на прощанье, она быстро вышла из кабинета.
Ракитин посмотрел на закрывшуюся за ней дверь, словно хотел окликнуть, но любопытство пересилило настороженность, и он занялся пакетом. Разрезал бечевку, разорвал толстый слой бумаги…
— Проклятье! — выругался он, веером бросая на стол пачку десятидолларовых купюр. — Ах я дурак! Дурак набитый!
Он бросился к дверям и закрыл замок на несколько оборотов. Вторую дверь, без замка, забаррикадировал столом и укрепил стоявшей тут же тумбочкой. Бросив взгляд на зарешеченное окно, сгреб со стола деньги и, завернув их в бумагу, распахнул форточку…
Под окном стоял серый, невзрачный человек с дистрофичным, бледно-зеленым лицом и с какой-то злорадной усмешкой наблюдал за ним. Ракитин шагнул назад и разжал руку. Сверток с деньгами упал на пол. Ракитину показалось, что он услышал звон разбивающегося хрусталя. Словно судьба разбилась у его ног, разлетаясь на тысячу осколков. Через окно он видел, как перепуганную Свету вели под руки к машине двое серых, одинаковых мужчин, а еще один такой же «призрак» что-то объяснял стоящим тут же мужчине и женщине. Достав из сумочки девушки какой-то крохотный полиэтиленовый пакет, продемонстрировал понятым и протянул его полноватому грузному человеку с обвисшими «бульдожьими» щеками.
«Браво, господин Щербатов, — устало подумал Ракитин. — Быстро и оперативно. Грубо, но действенно. Откуда же у вас столько наркотиков? А-а, я же сам изымал их с квартиры, где снимал порно… Значит, мне отводится роль торговца наркотиками? Может быть, даже обвинят в краже вещдоков… Хотя вряд ли, порностудию они будут беречь… Что делать?»
В дверь забарабанили.
— Ракитин, откройте! — послышался раздраженный повелительный бас. — Не заставляйте нас ломать двери. Это бессмысленно. Откройте! Не усугубляйте ваше положение!
Ракитин взял со стола ручку и склонился над отрывным календарем.
— Нет, — прошептал он. — Так до ребят не дойдет — перехватят…
Он беспомощно огляделся. Подошел к магнитофону, вынул кассету и, быстро набросав несколько слов на этикетке, вставил обратно в паз.
— Вот так. Теперь не найдут.
— Откройте дверь, Ракитин! — голос стал откровенно злым. — Последний раз предупреждаем. Через три секунды выламываем дверь!
«Что делать? — подумал Ракитин, чувствуя, как сердце заполняет щемящая тоска. — Не докажут? Еще как докажут… Девчонка была у меня, деньги наверняка помечены в присутствии понятых, наркотики из той же партии. Показания ее давать заставят, а до этого времени так спрячут, что и не найдешь… Единственный раз, когда сработает «защита свидетелей». Тот случай с подброшенными наркотиками вспомнят. Замки хлипкие, разбитые, булавкой откроешь, не то что отмычками, а по ночам в отделе вообще никого нет — заходи, подбрасывай что хочешь… Какая тут, к черту, презумпция невиновности? Нужно доказывать свою невиновность, а доказать я не смогу… Я проиграл. Но надо же было быть таким бараном?! А что было делать? Догадался бы, так взяли бы сразу, при ней…»
В дверь раздались сильные удары. С потолка посыпалась штукатурка. Послышался жалобный треск сухого дерева.
«Через две секунды будут здесь. Дверь долго не продержится: старая, картонная… Нет, я не позволю им посадить меня. Это не просто конец, это хуже, чем смерть… Да, хуже…»
Он до хруста сжал зубы и медленно потянул застежку плечевой кобуры. Тяжелый пистолет скользнул в ладонь, холодя ее рифленой рукоятью. Ракитин посмотрел на тускло блестящую вороненую сталь и невесело усмехнулся: «Глупо… и совсем не страшно. Странно. Наверное, это потому, что я до сих пор не могу осознать, поверить… Таня, девочка моя хорошая, прости меня, зря я дал тебе эту надежду… Это была иллюзия… Будь счастлива. И если ты способна услышать меня сейчас — помоги моим… Ты найдешь способ помочь им… Мне так будет спокойнее там…»
Он почувствовал, что сомнения начинают охватывать его. Сознание протестовало, не желая смириться со сделанным выбором.
— Да, глупо… Но это куда лучше, чем…
Дверь рухнула. Ракитин вскинул пистолет к виску и спустил курок.
— Ракитин звонил, говорил, что есть информация, — возразил Разумовский. — Может быть, дело требует срочных действий или решений…
— Но мы в любом случае ничего не сможем делать в таком виде, — развел я руками. — Рядом с нами даже находиться невозможно… Я заметил интересную особенность: чем серьезнее дело, тем больше грязи приходится на себя собирать, ползая по подвалам, чердакам, помойкам, свалкам… Это, наверное, взаимосвязано. Грязь к грязи. Целый день проторчали, а даже пятой части не осмотрели. Ничего нет. Что же это такое?! Неужели кроме страха он вокруг себя ничего не оставляет? Призрак, а не человек. Вспомни, даже от оператора не так уж много осталось. И никто его в лицо не видел, одни слухи, домыслы, догадки и страх. Один страх…
— Рано или поздно материализуется, — уверенно сказал Разумовский. — Только нам с тобой надо рано, а не поздно. Вот потому-то и приходится…
Он затормозил так резко и неожиданно, что я едва не стукнулся лбом о ветровое стекло.