— Ты меня слушаешь?.. Игорь, если ты увидишь мальчиков, то скажи, что я все-таки дозвонилась до ветлечебницы. Они предложили привезти кота к ним. Это знаешь где?.. — тут Татьяна Ивановна велела мне подождать у телефона, так как у нее, кажется, сбежало молоко.
Ждать я, естественно, просто не мог — бросил трубку и позвонил Ягодкиным.
— Алло! — мне показалось, ответил Мурзик.
— Как поживает Альбатрос? Животик не болит?
В трубке помолчали, а потом возмущенно потребовали:
— Не хулиганьте! — и сразу загудело: ту-ту-ту…
Мне стало беспокойно: эти два шустрика оклеветали безвинное животное, чтобы смыться. Куда и зачем?.. Как бы не наломали мои сотруднички „прутиков“!
Я подхватился и — к Терему! Иду, соображаю, где искать? В роще?.. Делать там сейчас нечего — темно. В подвале? Вдруг вздумают кладовку вскрывать?.. У меня даже испарина выступила. Лучше бы я не посвящал их в свои планы!..
А Терем все-таки законный дом! Правильное прозвище ему прилепили, Я раньше как-то внимания не обращал: дом и дом. А тут — невольно остановился: до чего красиво! Утренние сумерки густо-сиреневые, с небольшой дымкой. С противоположной стороны, с востока, пробиваются первые лучи из-за горизонта и подсвечивают дом по контуру. Резные крыши на башнях, петухи — на шестах. Если бы не антенны — полное впечатление древнего города…
И вдруг замечаю: в чердачном окне южной башни какое-то движение! Вроде кто-то ходит с фонарем. Мазнет светом — исчезнет…
Другой бы, может, и внимания не обратил, но я стараюсь воспитывать в себе здоровое любопытство и наблюдательность. Спрашиваю: кто так рано полезет на чердак? Кладовки — в подвале, на чердак никто барахло не потащит. Значит, взрослые исключаются. Парни?.. Например, покурить или в карты перекинуться? Но не до свету же!..
Короче, полез туда. Поднялся по винтовой лестнице, а от верхней площадки — еще лестница. Снова — площадка, совсем маленькая, с перилами и дверь, необычная, почти квадратная, с порогом. Приоткрыта.
Пока придумывал предлог зайти, дверь — скрр! — медленно отъезжает и нате — помощники мои! Оба. Остолбенели взаимно.
— Что тут делаете? — строжусь, а самого смех разбирает.
Петух с Мурзиком перетолкнулись, кому первому говорить, и Лаптев изложил все, с подробностями.
Новости были просто „на большой“, главное, удачно укладывались в мою схему. И мысли у меня закрутились с субсветовой скоростью».
«В эту ночь мне приснился снег. Он падал и падал и засыпал меня заживо. Я закричал и проснулся».
Андрей проснулся с бешено бьющимся сердцем, как будто он долго бежал и задохнулся. Сон не забывался, как обычно, а стал еще явственнее. И даже не сами события сна, а чувство страха, ужаса и беспомощности, которые он только что пережил: снег, белый и невесомый, падал снежинка за снежинкой, наваливался тяжестью, сковывал движения, оставляя силы только на крик. А на помощь никто не приходил…
Он глубоко вздохнул, освобождаясь от наваждения, и вдруг подумал, что сейчас встанет и пойдет к Марине, как условились накануне, и поговорит с ней откровенно. Ведь вчера весь вечер она пыталась заговорить, а он, бесчувственный болван, ничем не помог ей. Марина мучается, что-то ее угнетает, а довериться боится или гордость не позволяет показаться слабой…
Решение оказалось настолько простым, что Андрей даже засмеялся.
— Андрюша, к телефону! — позвала Татьяна Ивановна.
Андрей вздрогнул: Маринка!
— Алло! — хрипло сказал он в трубку. — Лаптев слушает.
— Очень хорошо, что слушает, — голос был незнакомый. — Здравствуй. Чернецов.
Андрей почти забыл о своем визите в милицию и немного растерялся.
— Что, не помнишь?
— Нет, просто не ожидал.
— Ну, так. Подойти к нам сюда можешь? К десяти ноль-ноль.
— М-могу, — с запинкой сказал Андрей.
— И ладушки. Будь! — трубку положили.
Этот вызов менял все планы. Необходимо предупредить Марину, что рейд по квартирам откладывается.
Звонить Андрей не стал: лучше зайти! Все равно по дороге, только чуть-чуть — в сторону. В его распоряжении сорок минут — успеет!
— Мама, меня вызывают в милицию. Наверное, по заявлению.
— Андрюша, может быть, пойти с тобой? Или папу с работы вызвать? — Татьяна Ивановна неизвестно отчего разволновалась.
— Да что ты, мама!..
Всю дорогу до Терема Андрей почти бежал, а в мозгу стучали молоточки: увидеть… увидеть… увидеть…
Фигурно обитая дверь плавно, без скрипа отворилась.
— Вам кого? — на пороге стоял круглоголовый, с редким светлым пушком за ушами, толстощекий и улыбчивый мужчина. Он чем-то напоминал Марину. Но странно: те же выпуклые голубые глаза в темных пушистых ресницах, курносый нос и пухлые губы на его лице выглядели неуместно и даже карикатурно.
— Доброе утро, — Андрей снял шапку.
— Здравствуйте, — Баркин слегка склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь.
— Марина дома?
— Ира!.. Ирина Петровна! — куда-то назад прокричал он. — Где Маришка?
— А кто спрашивает? — за спиной Баркина выросла фигура женщины в темно-вишневом халате. Черный газовый шарф был искусно уложен в высокую шапочку-тюрбан.
«Красивая», — подумал Андрей.
— Кто вы, молодой человек? — Баркин посторонился, давая место супруге.
— Лаптев. Андрей.
— А, это тот мальчик, — вспомнила Ирина Петровна, — о котором Марина вчера рассказывала. Помнишь, Валя?
Они обменялись мимолетным взглядом, значения которого Андрей не понял.
— Поговори с ним, — нараспев произнесла Ирина Петровна. — Марина скоро вернется, — прибавила она и скрылась за плотной портьерой гостиной.
— Пригласить вас в комнату невозможно: Ирина Петровна собирается на работу, — как бы извиняясь, сказал Баркин.
Андрей кивнул и принялся за уши кроликовой шапки: в подобных затруднительных положениях они были незаменимы.
— Как продвигаются поиски голубой ели?
Вопрос был обычный, но Андрей вздрогнул.
— Н-нормально, — он поймал себя на том, что заикается, как Ягодкин.
— Преступника обнаружили? Того, кто рубил ель? — лицо Баркина выражало неподдельный интерес.
Андрей приободрился:
— Еще нет, но кое-что известно.
— Например?
— Одет он был в подшитые валенки. Рубил топором, курит «Шипку». Время преступления приблизительно от девяти до десяти вечера.
— И все — сами?!. Молодцы! — похвалил Баркин.
— Есть косвенные улики, что ель находится в Тереме.
— Не может быть!.. — Баркин кашлянул. — Маришка вчера что-то об этом толковала… Если не возражаешь, — перешел вдруг на «ты» Баркин, — выйдем на площадку: покурить хочется. Ирина Петровна у нас очень строгая — дома не разрешает. Боюсь! — засмеялся он.
Они вышли.
— Балуешься? — Баркин постучал гладким розовым ногтем по блестящей яркой коробке.
— Что вы, нет! — Андрей почему-то вспомнил, как Марина вчера сказала Игорю, что ее отец вообще не курит…
— А вот я с четырнадцати лет, как пошел работать, начал потягивать. Военное время, да и после войны, не до воспитания было родителям. И то: мать одна, а нас — четверо. Я — самый старший, кормилец, можно сказать. А кормильцу дымить вроде и положено! — Баркин рассмеялся, и две круглые ямочки уютно устроились на толстых щеках. — Так-то, брат. А учились — смешно вспомнить: в школу несешь портфель с книгами и полено. Да еще потолще выберешь. Дежурные сначала печку в классе затопят, а уж потом — урок начинается…
— Мне папа тоже рассказывал про то время. Как они крапиву весной собирали для госпиталя и щавель. А летом — грибы и ягоды, — разговаривать с Баркиным было легко.
— А где он у тебя работает?
— В строительно-монтажном управлении. Отец — инженер.