— Кто это его разукрасил? — спокойно спросил он, кивнув на Митьку, стоявшего посредине комнаты.
— Я! — коротко ответила Нюрка.
— Чего… лез к тебе, что ли? — в голосе Кота послышались угрожающие нотки.
— Так… Разговорчик у нас с ним вышел. О жизни, — вызывающе ответила Нюрка.
— А зачем он у тебя? — подозрительно спросил Кот. — Я ж тебя предупреждал, чтоб никого…
— Звала — и пришел, — сказал Митька, усаживаясь на табуретку.
— Врешь! — взвизгнула Нюрка. — Он сам ко мне в парке привязался…
— Ну вот что, парень, — раздельно сказал Кот. — Собирай свои кишки — и домой. Пока цел, понял? А морду вытри.
Митька впервые видел грозного Кота, о котором осторожно и нечасто говорили в Кривой слободе. И хотя ему в самом деле нечего было делать у Нюрки да и зашел он к ней, чтобы просто выпить, но тут взыграло в нем самолюбие:
— Это почему же я должен уходить?
— Сматывайся, щенок, — угрожающе прошипел Кот. — Не порть мне настроения, а себе шкуры…
«Пьян я как собака, чер-те дери, — мелькнула у Митьки досадная мысль. — А, да видал я таких, чтоб перед этой лахудрой и ее фраером труса праздновал!»
Митька выпрямился во весь рост и шагнул на Кота. В тот же момент от удара в челюсть и одновременно в живот он мешком рухнул на пол и растянулся у стола.
В комнате раздался победный, какой-то неестественный смех Нюрки. Кот спокойно уселся на диванчик, продавив его чуть не до пола, и спросил:
— Самогон-то он не весь вылакал?
На немой вопрос Нюрки уверенно ответил:
— Минут десять лежать будет. Я знаю силу своего удара.
Нюрка потянулась к буфету, и тут произошло неожиданное.
Митька вскочил, схватил табуретку и метнул ее в голову Кота. Тот увернулся, зарычал и выхватил нож. Митька растерялся.
— Ну, что… Тебе мало?!
— Не надо!.. — в ужасе закричала Нюрка и повисла на могучей руке Кота. — Митька, уходи! Слышишь? Уходи! Он убьет тебя…
Вмешательство Нюрки удивило Кота. Он угрюмо посмотрел на нее и вкрадчиво спросил:
— А тебе… жалко его?
— Мне тебя жалко! И так тебя ищут… А из-за этого тебе пришьют…
— Не твое дело! — грубо оборвал он ее. — А только с твоими фраерами[5] я буду расправляться по-своему…
Выбитый Нюркой нож зазвенел на полу. Но Коту, уверенному в своей силе, он был не нужен. Одним прыжком он достиг Митьки, ударом под грудь свалил его. Митька уже не помнил, как хромовые сапоги с подковами мяли ему ребра. Тело его стало пухнуть, он не двигался.
Кот был страшен в своей ярости. Как дикий зверь, бросал он жертву из угла в угол комнаты. Нюрка смотрела на него, открыв рот в немом крике. Тяжело дыша, он наконец сел прямо на стол и потребовал водки.
Нюрка трясущимися руками достала бутылку из шкафа, поставила перед ним кружку и закрыла бледное лицо платком.
Кот пил долго, потом неторопливо разжевывал кусок черного хлеба с солью, с отвращением отбросил надкушенную Митькой луковицу и охмелевшими глазами посмотрел на Нюрку:
— Этого тюленя я вынесу сейчас. Устрою… в одно местечко.
— Ты убьешь его? — сухо спросила Нюрка. — Если уж… не убил…
— Опять говорю — не твоего ума дело! Постелю мне к приходу приготовь. Сегодня у тебя ночую. Ну!
Нюрка вздрогнула, представив, какая ей предстоит ночь, и жалобно посмотрела на него.
— Аль не рада? — с усмешкой спросил Кот.
— Страшный ты! — вырвалось у нее.
— Это ничего! Таких бабы и должны любить, — с удовольствием заметил Кот.
Он взвалил на плечи вялое тело Митьки, крякнул и недовольно буркнул:
— Силен, однако, парень. Кабы он мне табуреткой тяпнул — пришлось бы долго кровью харкать.
И уже в дверях спросил:
— Да, а твоя Секлетея молится?
— Молится.
— Ну и хорошо. Значит, до утра.
Дверь скрипнула, и ночной гость Нюрки шагнул в темноту со своей тяжелой ношей.
Я вышиб плечами створки подполья с петель и, к великому изумлению Нюрки, выстрелил в керосиновую лампу. Через десять минут во дворе все было кончено: товарищи мои, заметив пьяного Кота с телом Митьки и услышав выстрел, скрутили хозяина «малины», и так успешно, что никто не получил даже царапины.
Когда потом спрашивали меня, что я пережил, сидя в запертом подполье, отшучивался пословицей:
— Свои собаки дерутся — чужая не мешай!..
В этом, конечно, был свой расчет — единственный в том положении: с двумя объединившимися бандитами мне было бы не справиться.
Конечно, я описал это событие с известной долей воображения: хотя я все слышал, сидя в подполье, но не все видел. Восстановить всю картину помогли впоследствии допросы Митьки Грохотова и Нюрки…»