– Вы слышали про дело Лаперо? - спросил Шеппард. Он стоял в дальнем углу комнаты, почти невидимый в темноте.
– Лаперо? Это француз, который…
– Тысяча девятьсот девятый год. Припоминаете?
– Что-то вертится в голове, но… В чем там была загвоздка?
– Слишком много следов. Так это было определено, не совсем, правда, удачно. На берегу Сены стали находить геометрические узоры, выложенные из пуговиц. Пряжки от ремней, от подтяжек. Мелкие монеты. И из них были выложены многоугольники, окружности. Разнообразнейшие фигуры. Носовые платки, сплетенные косичкой.
– Погодите. Сейчас, сейчас. Я ведь об этом где-то читал. Двое стариков, которые на чердаке… да?
– Правильно.
– Они отыскивали молодых людей, решивших покончить самоубийством, отговаривали, утешали, приводили к себе и просили рассказать, что их толкнуло на такой шаг? Правильно? А потом… душили. Да?
– Более или менее. Один из них был химиком. Убитого они раздевали, тело растворяли в концентрированной кислоте, что оставалось - сжигали, а пуговицами, пряжками и прочими мелочами забавлялись, точнее задавали головоломки полиции.
– Простите, а почему вы вспомнили это дело? Один из них был сумасшедший, а второй - жертва так называемой folie en deux [Безумие вдвоем (фр.)]. Безвольный, полностью подчинившийся сильной личности напарника. Головоломки из пуговиц были для них этаким возбуждающим средством. Дело это, конечно, было трудное для расследования, но, в сущности, тривиальное: были убийцы и убитые, были следы. И неважно, что оставленные намеренно…
Грегори прервал тираду и со странной улыбкой глянул на инспектора, пытаясь рассмотреть в темноте выражение его лица.
– А… - произнес он таким тоном, словно сделал открытие. - Вот оно что…
– Именно, именно, - подтвердил Шеппард и снова принялся ходить по комнате.
Опустив голову, Грегори в задумчивости водил пальцем по ребру столешницы.
– Намеренно… - прошептал он. - Имитация… Имитация, а? - повторил он уже громче. - Симуляция… Но чего? Безумия? Нет, не то: круг снова замыкается.
– Да, замыкается, потому что вы идете не в том направлении. Когда вы произносите «симуляция безумия», вы ищете точной аналогии с делом Лаперо. Там действия убийц были направлены по определенному адресу: они умышленно оставляли следы, предлагая полиции разгадать загадку. В нашем случае может оказаться, что адресат - необязательно полиция. Мне даже кажется, что это вообще маловероятно.
– Ну да, - пробормотал Грегори. Он чувствовал растерянность, возбуждение его угасло. - Значит, мы снова возвращаемся к исходной точке. К мотиву.
– Да нет же, вовсе нет. Посмотрите-ка сюда.
Шеппард показал на стену, на неподвижное пятнышко света, которое Грегори прежде не замечал. Откуда пробивается этот свет? Грегори бросил взгляд на стол. Под абажуром лежал пресс для бумаг из шлифованного стекла. Узкий луч, преломляясь в нем, падал на стену.
– Ну, и что вы здесь видите? - спросил Шеппард, отходя в тень.
Грегори чуть откинулся, чтобы не мешал яркий свет настольной лампы. На стене, скрытая темнотой, висела картина. Только один-единственный фрагмент ее выступал из мрака. На этом кусочке, площадью не больше двух положенных рядом монеток, видно было темное пятно, окруженное пепельно-серой каймой.
– Это пятно? - спросил Грегори. - Разрез какой-то? Нет, погодите, я не могу так сразу. Сейчас…
Заинтригованный, он, прищурив глаза, внимательно всматривался в пятно. И чем пристальней всматривался, тем сильней поднималось в нем беспокойство.
– Похоже, это что-то живое, - сказал он, невольно понижая голос. - Хотя нет… Может, окно в развалинах?
Шеппард подошел ближе и встал на пути луча. Пятнышко света лежало теперь у него на груди.
– Вы не можете определить, что это, поскольку видите только часть. Не так ли?
– А! Так вы полагаете, что эта серия с исчезновениями трупов является как бы частью, фрагментом, началом чего-то большего?
– Да, именно так я и думаю.
Шеппард снова принялся ходить по комнате, а Грегори опять перевел взгляд на стену.
– Возможно, это начало какой-то крупной аферы, уголовной или политической, которая со временем перешагнет границы нашей страны. И то, что произойдет, будет следствием нынешних событий. А возможно, все будет иначе. Возможно, это отвлекающий маневр, тактический ход, чтобы сбить с толку.
Грегори слушал вполуха: не отрываясь, он смотрел на картину.
– Простите, сэр, - неожиданно для самого себя произнес он, - а все-таки, что это такое?
– Где? А!
Шеппард повернул выключатель. Комнату залил свет. Горел он всего секунды две-три - инспектор почти сразу погасил его, и снова стало темно. Но Грегори все же успел увидеть то, что прежде было скрыто темнотой: запрокинутое назад и вбок женское лицо, белки закатившихся глаз, глубокую странгуляционную борозду на шее. Рассмотреть фотографию в деталях он не успел, но все-таки, с опозданием, ощутил ужас, каким веяло от этого мертвого лица. Он перевел взгляд на инспектора.
– Возможно, вы и правы, - моргая после яркого света, сказал он, - но я не уверен, это ли главное. Можете вы себе представить человека, который в темном морге, ночью перегрызает зубами полотняную занавеску?
– А вы не можете? - прервал его Шеппард.
– Нет, могу, но только в состоянии аффекта, в случае опасности, когда под рукой нет ничего другого, когда это единственный выход… Но ведь вы-то не хуже меня знаете, для чего он это сделал. И через всю серию проходит эта проклятая железная последовательность. Ведь он все делает так, чтобы создалось впечатление, будто покойники ожили. Для этого он делал расчеты и изучал метеорологические бюллетени. Но неужели этот человек мог подумать, что найдется хотя бы один полицейский, который поверит в чудо? Вот в этом-то и заключается безумие!