А у того на старчески бледных щеках выступил фиолетовый румянец, на шее и на лбу проступили вены, а в глазах сверкнул злобный огонь.
На полном, красивом лице коннетабля отразилась ревность; она искривила его налитые красные губы, изломала брови над глазами, полными растерянности и невыразимой обиды.
На лице Ле Масона блуждала улыбка.
Ален Шартье встретил эту новость спокойно; то ли был готов к этому, то ли разучился удивляться.
— Что скажете, монсеньёры? — подал голос Карл.
— Судя по тому, что она заявляет о себе, она намерена лично присутствовать в войсках и участвовать в боевых действиях, ведь одной молитвой — пусть меня извинят господа служители божьи — она вряд ли чего добьётся, — медленно и значительно выговорился граф де Гокур. — Не так ли?
— Наверное, так оно и есть, — ответил Карл.
— Но вы же не знаете, как поступить: принять её или нет? — опять задал вопрос дофину де Гокур.
Карл качнул головой к плечу.
— В конце концов, её судьбу мы можем решить заочно.
— Можем, если отвергнем её миссию априори, — сказал сенешал.
— Желающих помочь королю много. Их, как минимум, половина Франции! Но… — протянул канцлер.
— Но далеко не все добиваются аудиенции. Вы это хотели сказать? Да, данный случай особый — дева заявила о чрезвычайной миссии. Я не знаю, кем она послана. В конце концов, я не против того, чтобы её послал сам Бог. Но бесспорно то, что она таки может принести нам пользу, — сказал Буленвилье.
— О какой пользе вы говорите, мэтр? Мы дни и ночи проводим в молитвах, прося у Всевышнего милости отвести напасти, ниспосланные пастве, за бесчисленные прегрешения. И вдруг, какая-то девчонка возомнила себя посланницей и спасительницей. Неслыханная ересь! — вскипел архиепископ Реймса.
— Плохо молитесь, ваше преосвященство! А её появление в войсках может оказать положительное психологическое воздействие на воинские массы. О ней ходят благоприятные слухи. О ней знают. Её везде ждут. Разумеется, её миссия может быть успешной при условии её приятной наружности, — высказался Буленвилье.
— Её появление подорвёт веру в короля и основы правящей церкви, посеет недоверие к нам, священнослужителям. Паства и без того с большим трудом удерживается в лоне церкви. Народ погряз в неверии. А тут ещё девка, источник соблазна, греха, разврата и адово исчадие.
Ален Шартье в раздражении пожевал губами и мотнул головой.
— Откуда вам известно, ваше преосвященство, что она источник греха и разврата? Его величество ясно сказал: она дева! И потом, если она не та за кого себя выдаёт, а это обнаружится в её поведении, от неё можно будет легко избавиться.
— А вдруг она, действительно, послана Богом? — гнусавым голосом выдавил из себя Маше.
Канцлер свирепо воззрился на него и прошипел:
— Что вы болтаете, брат Маше? Каким ещё Богом? Перед вами не деревенский сход, а королевский совет.
С трудом, преодолевая раздражение, повернувшись к Буленвилье, Ля Тремуйль ревниво спросил:
— Вы допускаете, что она способна решать стратегические задачи, монсеньёр Персеваль?
— Нет, сир, не допускаю, хотя и не исключаю вовсе. Однако дело не в её таланте стратега. Планы военных операций будут, как и прежде, разрабатывать настоящие военачальники. Её же участие в этом деле мне представляется чисто символическим.
— Нельзя ли поточнее? — всё так же, ревниво кривя губы, спросил коннетабль.
Буленвилье шумно вздохнул, выразительно повёл глазами, сцепил с силой ладони и, отчётливо артикулируя, тоже едва сдерживая раздражение оттого, что ему приходится объяснять очевидное, ответил, не глядя на толстяка:
— Её дело — вести людей вперёд, на штурм, на приступ и быть постоянным живым упрёком тому, кто дрогнул и отступает.
— А если она не пойдёт вперёд? — подал красивый и юный голос Жан Алансонский.
Буленвилье повёл плечами и, склонив голову набок, устало и медленно, как бы сожалея, произнёс:
— Значит, она не та, за кого себя выдаёт… Во всяком случае, по-иному её миссию я не представляю.
Ален Шартье выступил вперёд:
— Её миссия может ограничиться и одним присутствием. Уже этого будет достаточно, чтобы поднять боевой дух нашей армии и повергнуть в смятение врагов.
— Но это возможно лишь в том случае, если она воплотила в себе всё лучшее и необходимое: целомудрие, истинное желание помочь королю и христианскую добродетель, — высказал своё мнение старейший советник двора Роббер Ле Масон и в ожидании поддержки обвёл взглядом присутствующих.