Денис отрицательно покачал головой.
– Ещё кто-нибудь что-нибудь знал о пленке? – спросил Андреич, обращаясь ко всем сразу.
– Я слышала, – тихо проговорила Полина, но в наступившей тишине её слова были услышаны всеми. – Крючок рассказывал, что скоро у него деньжата должны появиться. Что он плёночку дорогую имеет.
– Да, я хотела её купить, – Светлана выглядела рассерженной, и её можно было понять. – Прицепились к какому-то пустяку. Подумаешь – пленка!
– И почём же ты хотела её купить? – не могла угомониться Полина.
– Не помню точно. Рублей за двадцать.
– Да разве это деньги? Даже для Крючка. Стал бы он этим хвастать?
– А почему он тебе говорил об этом? – сделав ударение на слове «тебе», очнулся Роман.
– А я почём знаю?
– Я с тобой, Полька, потом разберусь, – зловеще пообещал разгневанный муж и налил себе очередную рюмку утешения.
– Вернемся к кассете, – задумчиво произнес Андреич. – Отдай её мне, Светка. – И он протянул свою тёмную мозолистую шершавую руку.
– Ещё чего? – Светлана выпучила глаза от удивления. – Почём ты знаешь, что она у меня?
– Отдай, Светка, добром, а то обыщу.
Света застыла.
– Нет у тебя таких прав, обыскивать.
– А я без прав, силком обыщу.
– Я считаю, что ты, Андреич, превышаешь сейчас те права, что мы тебе дали, – вдруг резко выкрикнул Честный мент. – Поговорили, и хватит! – он вскочил со своего стула. – Разойдёмся по домам и будем ждать милицию.
Поликарп Иванович тоже вскочил: – Правильно. Нечего тут сидеть. Уже утро, работать начинать надо.
Он был трудоголиком. С утра до вечера Поликарп вкалывал на участке. Когда из Москвы привозил продукты зимой, таща их последние пять километров на изготовленных им же самим санках, а летом на тележке с большими велосипедными колесами, то первый вопрос, который задавал Таисии Петровне после своего появления в деревне, был: «Тая, что ещё сделать?»
Его заявление об утренней работе привело Андреича в крайнее возбуждение: – Ты, Поликарп, ограниченный человек: «работать, работать!» Человек умер! Убит! А с тебя, как с гуся вода, как петушка зарезали. Плёночка-то нам прольет свет на убийство. И мы должны её получить, чего бы нам это ни стоило. А ты, Евгеньич, тоже сядь. Чего вскочил? Светке решил помочь выкрутиться? Не выйдет! Значит, у тебя плёнки нет? – этот вопрос он уже обратил к Светлане, изображавшей из себя сейчас неприступную крепость: подбородок вжат в шею, плечи приподняты, руки в карманах зимней куртки.
– Виталий, вынь у неё из кармана плёнку, – спокойно приказал Андреич. – И Виталий, подчиняясь этому приказу, протянул руку, чтобы залезть в карман, но неожиданно получил по руке сильный удар. Это Денис очнулся, и встал, как скала, между женой и Андреичевским посланцем.
– Ты куда лезешь?
– Ну, так вынь ты, – обратился к нему деревенский следователь. – Тебе больше всех должно быть интересно, что там записано.
– Защитите меня от него, – вдруг взмолилась Светлана, и, выскочив из-под прикрытия мужа, быстро лавируя между стульями, бросилась за спину Вадима Евгеньевича. В её карих миндалинках появились настоящие огромные слёзы.
Все замерли, как статуи, в римском храме.
– Это он! Он убил его! – закричала Светлана, показывая своим тоненьким городским пальчиком на Дениса. Я только хотела подпоить, чтобы Крючок отключился, и забрать плёнку. Добавила чуток клофелина. По телеку видела, что в маленьких дозах он неопасен. Усыпляет. А он увидел, как мы пили под окном, выскочил и долбанул Крючка в висок кулачищем. Тот и скопытился. Затем забросил его в колодец, еле успела, как бы помогая тащить, плёнку из кармана выудить.
– А, что же вы хотите? – смотря на всех уверенными трезвыми глазами, усмехнулся Денис. – Распустились тут все! Бабы лезут к этому вечно пьяному, облеванному, вонючему ничтожеству, как пчёлы на мёд. Мужики бегают за ним с ножами, не имея смелости проткнуть этого негодяя, как барана. Да я у вас здесь, в деревне, как ассенизатор, как золотниковых дел мастер. Вы меня должны все на руках носить. Надо же, избавил от деревенского хама, и вы ещё на меня осуждающе смотрите?
Он потянулся к бутылке с водкой, медленно налил себе полный стакан, и, мелкими глотками влил содержимое в распахнутую глотку. Потом так же медленно поставил его на стол. Вздохнул, и грохнулся спиной на пол, как подкошенный.
– Ух, ты!!! – раздался восхищённый возглас мужского населения деревни. Может, это восхищение относилось и не только к количеству выпитого?