Время оказало на эту бывшую забегаловку своё положительное влияние. Плохо освещённой и насквозь прокуренной шашлычной уже не существовало и в помине, а на её месте, в том же, но хорошо отремонтированном помещении, располагалось что-то среднее между высококлассной столовой и рестораном, с небольшими столиками, снежными скатертями, подтянутыми официантами и… большой очередью. Я уже хотел развернуться и уйти, как из зала выскочил метрдотель и пригласил меня без очереди в зал, усадил за отдельный столик, быстро отсадив людей, кликнул официанта и пожелал приятного аппетита. Сервис поразил меня. Ничего подобного и никогда со мной за тридцатипятилетнюю советскую жизнь не происходило. Официант посоветовал взять мясо с клюквой и какой-то коктейль, на что я с удовольствием милостиво согласился. Ждать пришлось мгновение, я даже не успел толком сообразить, что это такое со мной, обычным военным переводчиком-арабистом, одномоментно произошло? Ходил себе человек по городу пешком, стоял в длиннющих очередях, терпеливо ждал проявление, хоть какого-нибудь, внимания от лиц сферы обслуживания, и вдруг такой почёт. Да! Подкатить на «Чайке», в эпоху развитого социализма, – великая вещь!
Со вкусом пообедав, вернулся в гостиницу и стал ждать аденцев, не забыв заглянуть во все уголки здания. «Изучай, свой край!» – советовал отец. И только тут я узнал, что в гостинице для питания обслуживающего персонала, а специальность переводчик сродни официанту – из сферы обслуживания – была предусмотрена небольшая бесплатная столовая, которой я в дальнейшем и пользовался, ожидая, когда гости Советского Союза поедят в своей, специально отведённой для проживающих в гостинице. В коридоре располагался небольшой магазинчик, в котором предлагалось купить дефицитную мелочёвку. Так как я очень сильно волновался в своём необычном положении цековского переводчика, то, вспомнив грешную молодость, купил себе пачку «Марльборо» и вновь, после многолетнего перерыва закурил, давясь ядовитым империалистическим дымом, затуманивая последние не затуманенные рабочие мозговые клеточки. В эти три дня я выкурил бешеное количество сигарет, так что сразу после отъезда аденцев с удовольствием прекратил курить окончательно и бесповоротно.
Когда вечером, часов в десять, меня отпустили домой, я дошёл до ближайшей станции метро, добрался до Ярославского вокзала и на электричке поехал в свой Лось. Приехав, позвонил другу, Володе Ионченко, который постоянно обслуживал гостей ЦК КПСС и рассказал ему о моих сегодняшних «боях». Володя спокойно всё выслушал и вдруг спросил: «А почему ты ехал домой своим ходом, а не на цековской машине?» «Какой машине?» – удивился я. «Так ведь тебе положена машина для подъезда на место работы и с работы, – пояснил он. – Завтра утром обязательно вызови машину». И он продиктовал телефон цековского гаража. Я тут же позвонил и заказал машину на шесть утра следующего дня. Утром под окном уже стояла чёрная «Волга».
Весь следующий день – беготня по магазинам. Видимо, в успешно продвигающимся по социалистическому пути Адене, как и у нас, существовал дефицит. Абдель Кадр очень хотел привезти в подарок друзьям и родственникам электрозажигалки для газовых плит. Мы объездили все наши торговые гранды: ГУМ, ЦУМ, какие-то электроники, но нигде зажигалок не нашли. Исколесив пол-Москвы, вернулись голодные и злые в гостиницу, и вдруг Абдель Кадр предложил мне пообедать вместе с ними в основной гостиничной столовой. Отказаться казалось неприлично, да и не хотелось. Любопытно. Спецстоловая (для «белых») оказалась не столь большой, как думалось «за кулисами» ранее. Очень небольшая комната на десяток столов.
Что ел, наверное, мне это было неизвестно даже в сам момент еды, так как я всем своим переводческим существом растворился в разговоре. Мы оживлённо беседовали на различные темы бытия. Иногда Абдель Кадр поворачивался к жене и обменивался с ней отдельными фразами. Я никак не мог засечь, о чём они говорят? «Ничего себе, диалектик! – подумал я об аденском диалекте арабского языка, – ничего не понятно». Дело в том, что в институте нас обучали, в основном, литературному арабскому языку и знакомили с диалектами основных арабских государств: Египта, Сирии и Ирака, на которых говорили народы этих стран, и которые разительно отличались от их старшего брата – литературного языка. В каждой арабской стране – свой диалект, то есть разговорный язык, который в свою очередь подразделялся ещё и на местные говоры. Сами диалекты настолько разнились, что не знающий литературного языка сириец не понимал своего «брата» египтянина, а алжирцы мне просто жаловались, что, когда они в нашем учебном центре столкнулись с «восточными» арабами, те с первых слов спросили: «На каком языке вы говорите?» И очень удивились, когда алжирцы сказали, что на арабском.