Так что смотрел он с порога взором скользящим, неинтересующимся, почти тусклым. Сигнал поступил один — от адвокатского стола. Долгоносый, узкогубый и безбровый блондин. Факторов. В прошлом судья. Из-за темной истории, припахивавшей взяткой, удален с должности. Чтобы бывший адвокат сделался судьей или следователем, такого не бывает. А вот наоборот — пожалуйста.
Сядем скромненько в заднем ряду. Не из-за Факторова. Он-то не знает, кто вошел — капитан Томин. Томину его показали недавно издали. К слову пришлось.
Полезная штука автоматика, только требует длительной отладки. Началось, как игра на первом курсе юрфака. Профессор по уголовному праву посоветовал тренировать наблюдательность. Прошел мимо витрины магазина, зыркни через плечо, а дома нарисуй на бумажке, где что расположено. Позже, естественно, проверь. Бегло загляни в аудиторию и перечисли, кто с кем сидит. Студенты месяца четыре состязались в этом занятии, он побеждал и нахально полагал, что с памятью у него отлично. Но вдруг еле признал парня, с которым разок подрался. Правда, в доисторические времена, еще в Киеве.
Пойманный после лекции профессор покосился сверху выпуклым оком в седых ресницах (был он очень высок и худ) и объяснил все научно — про кратковременную память и долговременную, про то, как переводить впечатления из первой во вторую. Выработался новый тренинг: несколько раз в неделю на ночь неожиданно для себя самого объявлять ревизию. Вспомнить всех подряд, с кем сегодня хоть коротко встречался. Сначала последовательно, с внутренним проговариванием, кто есть кто, затем еще раз, уже в обратном порядке, быстро «листая» перед мысленным взором только лица, лица, лица, считываемые, как с фотографии, — без имени, без голоса, без жеста. Круговерть их укачивала, усыпляла, похоже, продолжаясь и во сне и позже, уйдя куда-то ниже порога сознания.
Не забывать с годами сделалось привычкой и стоило половины университетской премудрости. Каждый увиденный человек мгновенно отсылался в хранилища памяти. Уж что там творилось: целиком его облик прогонялся сквозь «картотеку» запечатленных образов или в кишении отдельных примет происходило сличение глаз, носов, подбородков, ушей, но ответ был готов почти одновременно с запросом — прошагал навстречу такой-то, мелькнул в проехавшей машине такой-то.
Тщедушный Факторов шевелит узкими губами, переговаривается с другими адвокатами. За шумом публики не разберешь о чем. Кстати, прежде работал в этом же суде. Восседал на возвышении, на одном из тронов с гербами. Всегда они Томина раздражали. Понимай — храм правосудия. А напротив зала — сортир без лампочки. Ладно, минюст очень беден, самое нищее ведомство. Все пыльное, обшарпанное, на окнах тряпочки, об которые руки вытереть побрезгуешь. Ладно. Но как ихним сортиром пользоваться? Не затворяя дверь? Уж лампочку-то могли бы… Вроде пора начинать. Ага, топают голубчики под конвоем.
Томин в расследовании дела не участвовал. Но обвинительное заключение можно не слушать, Паша дал ему прочесть. Обычная расхитительская механика. Только пункт 16-й претендовал на остроумие замысла. Районная газовая контора направляла предприятиям резко завышенные счета за пользование газом. Кому придет в голову проверять подобную оплату, тем более по «безналичке»? А контора полученные деньги переводила (тоже по «безналичке») магазину хозтоваров за якобы постоянно приобретаемое оборудование. И уж в хозтоварах лишние тысячи изымались из кассовой выручки.
Дальние вязались узлы на одной веревочке. Если б Паша сумел доказать все, что подозревал, на скамье подсудимых сейчас царила бы форменная давка. А так, просторно сидели, впятером-то. Их фотографии Томин видел вместе с обвинительным. Типичные деловые люди с физиономиями служащих среднего круга.
Откуда-то еле различимо долетали упрямые гаммы. В распахнутые весной и летом окна зала имени А. Я. Вышинского тоже долетали гаммы и вокализы. Подумать только, был такой зал — «им. Вышинского». Двусветный, главный на факультете. А рядом консерватория. В те годы у кого имелся блат — шли в Институт международных отношений. У кого не имелся — в юридический. То есть, конечно, шли и в другие. Кто силен в физике-математике — двигали в технари. А из гуманитарных эти были престижней, что ли. Иных просто устраивало наличие военной кафедры (не брали в армию). Разные учились люди на юрфаке, разные и учили. «Откройте алфавитный указатель кодекса на букве „ж“, — командовал человек в сером мундире с четырьмя генеральскими звездами. — Найдете ли вы слово „жалость“? Нет, не найдете!» Впрочем, даже тогда он коробил.