Они поочередно подносили раскрытые тома:
— Гражданин Кудряшов, вот это списание трехсот коробок для тортов я буду считать фиктивным.
— Почему, гражданин ревизор?
— Акт о том, что они будто бы испорчены, подписали вы один. А в следующие два дня как раз было вывезено триста «левых» тортов.
— Ладно, валите до кучи.
Знаменский присутствовал. Больше от нечего делать, чем всерьез, спросил:
— Если б вас не арестовали, вы бы когда-нибудь остановились?
— Честно — вряд ли. Это как водка, присосался — не оторвешься.
Хуже водки, пожалуй. Кудряшов откровенно делит людей на две категории: «хомо с деньгами» и «хомо без денег». Без денег — не человек, сор.
— Но у вас уже все было. И на черный день, и на серый, и на голубой. Чего вам не хватало, чего еще не успели?
— Э-э, мало ли! Не все выпито, не все съедено…
— За триста тортов кто стоимость получил?
— Ну, я. Все равно магазинщики вам скажут.
— Почему акт подписали в одиночку?
— Дай на подпись — дай и за подпись. А так — режим экономии.
Ревизор ткнул Кудряшова в экземпляры накладной — тексты непозволительно различались. Тот сослался на ошибку и возобновил свои оправдательные речи:
— Дело наше такое — пищевое, торговое. Не нами это заведено, не нами и кончится. Если хотите знать, еще в древнем мире у торговцев и воров был один бог-покровитель, даю слово!
— Это Гермес, что ли?
— Не помню, как его там звали, а сам факт знаменательный. Вот сидите вы и честными ручками на меня протокол строчите. А ведь могла судьба сыграть иначе: вы бы кончили по товароведению, а я — по юридической части. И могло бы сейчас все наоборот повернуться. Сколько угодно!
Знаменский отмахнулся.
— Ну как вы не хотите понять? Сначала боишься проторговаться. Чтоб недостачи не было, создаешь запас. Получил излишки — куда девать? За них же при ревизии тоже спросят!
— Все ставите с ног на голову. У купца были предусмотрены нормы естественной убыли?
— Раньше? Вроде нет.
Естественная убыль, естественка. На случай, если усох; товар, попортился, мыши погрызли. Ох, эта естественка! Помоют пол в магазине перед ревизским снятием остатков — повысится влажность, и сразу прибудут сотни килограммов всего, что хранится в подсобках, — мука, крупа, сахарный песок, колбаса. На городских элеваторах малейшее изменение температуры дает лишние тонны продуктов. А на холодильниках? Подумать страшно: убавил на один градус заморозку (влага вымерзает или примерзает) — и вывози сотни тонн неучтенного мяса, рыбы, масла и прочего.
Старорежимный купец обходился без естественки, не было ее, зато был хозяин. Хозяин исчез. Радовались, что навсегда. И пошла естественная убыль. Если б только крупы! Бережливости, порядочности, совести.
— Что вы мне рассказываете? Зачем вам всем крутиться, ловчить? У вас есть нормы естественной убыли. И нормы такие, что на них можно жить припеваючи. Даже начальство прикармливать, даже сохранять честность.
— Честность? Вон вы Масловой поверили, а она фюить!
Знаменский вздрогнул.
— Откуда сведения?
— Слухом земля полнится, — злорадно сказал Кудряшов. Он посмаковал гол и добавил: — Это по-вашему можно припеваючи, по вашим нищенским, извините, потребностям. А у меня запросы! И у начальства…
Он все булькал и булькал, поучая Знаменского. Модернизация, реорганизация, максимальное использование, профессиональное мастерство, перевыполнение… рот набит официальной фразеологией. Для разнообразия — Гермес, «плебейство» и тому подобное. В квартире (даже в ванной) иностранные журналы с яркими картинками — претензия на образованность. А пишет «риорганизация» и даже «жыры».
Зазвонил внутренний телефон, ближайший ревизор отреагировал:
— Знаменского? Есть Знаменский.
— Давайте, кто там, — сказал тот.
Голос Масловой подбросил его со стула, выпрямил.
— Где вы находитесь?! Поднимайтесь ко мне в кабинет, заказываю пропуск!
Она вошла тихая, покаянная. На висках седина!.. Н-да, любовь. Жестокая подчас штука.
— Мне очень жаль, что все так получилось, но…
— Вы ко мне из дома, Ирина Сергеевна?
— Нет.
— С мужем виделись? Он вас обыскался.
— Нет.
— Так… — Знаменский по памяти набрал номер. — Николай Семенович, ваша жена у меня… Да, получите из рук в руки через час-полтора. И не забывайте наше условие.
Женщина съежилась и не знала, как вымолвить, что домой ей нельзя, что все порушилось.
— Ирина Сергеевна, он счастлив, что вы вернетесь, — раздельно проговорил Знаменский. — Он намекал, что виноват перед вами, он погорячился.