Он простер руки в сторону старого судьи.
– Но она хочет, чтобы ее защищал я. Что же нам теперь делать, ваша честь?
– Да, это было бы прискорбно, – сказал судья. – Мы могли бы лишиться прекрасного процесса.
Сидя на скамье в задних рядах зала, Уоррен улыбнулся. Он знал, что судье Бингему нравилось подыгрывать Скуту или играть вместе с ним, тем более, когда в его суде находились репортеры.
Теперь Бингем пристально посмотрел на обвиняемую Джонни Фей Баудро, одиноко сидевшую за столом защиты.
– Мэм, вы заявляете, что не являетесь владелицей ночного клуба на Ричмонд, хотя все считают вас его хозяйкой. Постойте, как же он называется?
Нацепив на свой толстый нос бифокальные очки в роговой оправе, судья пошелестел лежавшими перед ним бумагами:
– “Экстаз”! Какое провоцирующее название. Я верно говорю? Так вы утверждаете?
Скут отступил назад и наклонился, что-то шепча своей подзащитной. Затем он заявил суду:
– Ваша честь. У миз Баудро слегка простужено горло, а этот зал чрезвычайно велик и гулок. Мне бы не хотелось, чтобы ей пришлось кричать, так как это может ухудшить ее самочувствие. Нельзя ли нам с мистером Альтшулером подойти поближе к судейской скамье, чтобы мы могли все вместе обсудить наш вопрос.
– Разумеется, можно, мистер Скут, – сказал судья.
Джонни Фей Баудро медленно поднялась. В это майское утро в проветриваемом кондиционерами зале суда на ней был белый льняной костюм и белые туфли на высоких каблуках; шею ее украшала нить культивированного жемчуга, а руку – изумрудное кольцо. Джонни Фей не скрывала, что ей уже сорок, хотя вполне могла бы сойти и за тридцатилетнюю. Два десятка лет назад она избиралась Невестой на Празднике Тела Христова и затем была второй на конкурсе “Мисс Техас”. Но и теперь на ее лице вряд ли можно было отыскать морщинку, а руки ее были глаже пергамента. У нее была высокая грудь, роскошные бедра и невероятно тонкая талия. Однако, как бы то ни было, но самым примечательным в ее внешности являлся цвет глаз. Левый ее глаз был карим, а правый – холодным, серовато-голубым. Мало кто замечал это сразу же. Попросту под ее взглядом все начинали чувствовать себя не совсем уютно.
Джонки Фей сделала несколько шагов по направлению к судейской скамье, затем развернулась и пошла назад за своей сумочкой. Зоологи сравнили бы ее походку с движениями тигрицы во время гона. Даже судья Бингем не мог отвести глаз от ее колыхавшегося при ходьбе зада.
Когда она снова возвращалась к скамье судьи, Уоррен тоже присмотрелся со своего места в последних рядах. Похоже на пару молоденьких поросят, извивающихся в джутовом мешке, подумал он.
В зале наступила тишина. Все вытянулись, прислушиваясь.
– Это верно, ваша честь, – сказала Джонни Фей хрипловатым, слабым голосом. – “Экстаз” не принадлежит мне. Я всего лишь там работаю.
Скут взял инициативу на себя.
– Она на постоянном окладе, ваша честь, – сорок тысяч долларов годовых с ежемесячной выплатой. Она заняла деньги у своих работодателей, чтобы внести такую громадную сумму залога. Заняла их под двенадцать процентов. Все, чем она в настоящий момент располагает, – это банковский счет в две тысячи долларов, немного драгоценностей и автомобиль.
– Ее автомобиль – это “Мерседес 450-SL”, которому всего два года, – заметил обвинитель.
– Просто у нее хороший вкус, – сказал Скут. – К тому же мы ведь не собираемся отбирать у нее эту машину, не правда ли? Иначе как же она будет добираться до места работы?
– Или в суд на слушание дела, – добавил Бингем.
Боб Альтшулер всей своей массой надвинулся на обвиняемую:
– Миз Баудро, вы готовы поклясться штату Техас и настоящему суду, что не имеете наличных капиталов, ценных бумаг, страховых полисов, доли в каких-либо совместных фондах, акций торговых предприятий или каких-то иных оборотных средств?
Широкий рот Джонни Фей Баудро изобразил улыбку:
– Да, сэр. Ничего, кроме личного счета в Американском банке да той одежды, что на мне.
– И, я уверен, тех немногих предметов туалета, что остались в вашем шкафу…
– Немногих, – согласилась Джонни Фей. – Уж не хотите ли вы, чтобы мне пришлось продать что-то из своего гардероба?
Устроившись на самых краешках сидений, репортеры из “Пост” и “Кроникл” заскрипели перьями. Сказанное стоило процитировать.
– Мистер Боб, – сказал судья Бингем, – эти бумаги говорят мне, что, если величина залога будет уменьшена, работодатели миз Баудро – та корпорация, которая принадлежит неким нефтепромышленникам из Луизианы, – готовы одолжить миз Баудро требуемую сумму. И тогда подсудимая сможет расплатиться с мистером Шепардом, а мы – продолжить данное судебное разбирательство. В противном же случае мистер Шепард не сможет принять участия в процессе, а вы лишитесь достойного оппонента. Что вы скажете по этому поводу?
Альтшулер снова сурово надвинулся на обвиняемую, словно намереваясь напугать ее своей массой.
– Миз Баудро, вы готовы подтвердить под присягой, что не имеете никаких финансовых интересов в той луизианской корпорации, которая владеет клубом “Экстаз”? И вовсе никакого отношения к ее капиталам?
– Да, сэр. Никакого. Все обстоит именно так, как сказано в бумагах.
Обвинитель еще раз мрачно посмотрел на судью.
– Конечно, если она не сможет оплатить услуги мистера Шепарда, это будет ужасно. Но у нас множество обвиняемых, которые тоже предпочли бы его, однако вынуждены довольствоваться чем-то меньшим и нанимать другого адвоката. Конституция штата Техас ни за кем не закрепляет права быть представленным в суде именно мистером Шепардом, ваша честь.
– Это верно, – вежливо отозвался судья Бингем. – Однако я считаю, что подсудимая должна иметь того адвоката, которого хочет. Это соответствует духу американской конституции. И вы не собираетесь уезжать куда-то до начала судебного разбирательства или во время него, так ведь, миз Баудро?
– Нет, не собираюсь, сэр, – твердо заявила Джонни Фей.
– И вы намерены являться всякий раз, когда это потребуется суду?
– Да, сэр. Даю вам в этом честное слово.
– Хорошо, в таком случае я убежден, что ваша просьба может быть принята во внимание. Она разумна и, естественно, искренна. Я пойду на компромиссное решение. Я намерен снизить сумму залога до ста тысяч долларов.
Судья Бингем стукнул по столу своим большим черным судейским молотком, подаренным ему Скутом Шепардом после оправдательного приговора по делу Марты Сэчс.
Уоррену Блакборну удалось перехватить Скута сразу же за широкими вертящимися дверями зала.
– Прекрасная работа, – сказал Уоррен.
– Сейчас не стоит ничего говорить, – остановил его Скут, драматически приложив палец к губам и указывая на группу обступавших его репортеров. – Вы можете принять мое приглашение на ленч на следующей неделе, мой юный друг?
– В любой день, – ответил Уоррен.
– Я позвоню вам после уик-энда, – по-королевски произнес Скут, – и скажу, где именно.
Ряду событий, которые последовали вслед за этим, суждено было отметить жизнь Уоррена Блакборна, изменив ее навсегда.
В ту же пятницу, ближе к вечеру, Джонни Фей Баудро сунула руку под диванный матрац в гостиной, затолкала 50000 долларов сотенными купюрами в свою сумку из страусиной кожи и отправилась развлекать себя покупками. Она уже по опыту знала, что это должно было поднять ей настроение. Несмотря на финансовую победу, одержанную ею, день, проведенный в суде, особого удовольствия ей не доставил. Она не привыкла умолять и льстить.
В “Саковице”, что напротив торговой “Галереи”, Джонни Фей приобрела рубиновую брошку. Перейдя по 85-градусной[6] майской жаре проспект, в приятной прохладе “Лорд энд Тейлор” она купила себе жакет из русских соболей, Т-образную майку с рисунком под леопарда, два ажурных бюстгальтера и косметику от “Ланком”. Затем в “Нейман-Маркус” к уже сделанным покупкам добавились чесучевый серый костюм и темно-синее шелковое платье, которое, по мнению Джонни Фей, должно было как нельзя лучше подойти для присутствия на судебном процессе по делу об убийстве Отта.