– Вам решать, сэр, – ответила Джонни Фей.
Альтшулер поднял бровь, затем приступил к изучению своего судебного блокнота.
– Хорошо … Я напоминаю вам ваши слова о том, что наркотики убили одного из ваших братьев. Вы говорили это?
– Да, говорила.
– Но вы также сказали – чуть раньше, во время свидетельских показаний, – что оба ваши брата погибли во Вьетнаме. Так что же было на самом деле, миз Баудро? Наркотики или пули?
Я ошибся, подумал Уоррен, она вызовет только большую симпатию со стороны присяжных. Но он знал, куда направляется Альтшулер.
Спокойно и очень подробно Джонни Фей объяснила, что именно случилось с Клинтоном, а затем с Гарретом. Она обращала свой ответ непосредственно к присяжным. Потом повернулась к обвинителю.
– Итак, я имела в виду, что Гаррет был убит Вьетнамом, несмотря на то, что фактически он погиб вовсе не там.
– Иными словами, давая свидетельские показания, вы сказали одну вещь, а имели в виду совсем другую. Но разве подобное допустимо?
– В известном смысле вы правы. Но что касается моего брата Гаррета, то я не думала, что это так важно.
– Это важно постольку, поскольку позволяет суду увидеть, как работает ваш ум, миз Баудро, когда от вас требуется говорить правду под присягой.
Прежде чем Уоррен успел выступить с протестом, Джонни Фей проговорила:
– А я говорила правду. Позднее я уточнила, что мой брат умер в результате передозировки.
Две минуты на перекрестном допросе, подумал Уоррен, и она уже позволила вовлечь себя в спор с Альтшулером. Обвинитель прорвет линию ее обороны.
Уоррен встал, с грустью покачав головой.
– Ваша честь, обязанность обвинителя – задавать вопросы свидетельнице, а не дразнить ее или читать нотации присяжным. Не будет ли суд любезен напомнить ему об этом?
– Это ваше возражение, мистер Блакборн? – спросил судья Бингем.
– Да, ваша честь.
– Поддерживается. Больше не делайте этого, мистер Альтшулер.
Уоррен сурово взглянул на Джонни Фей, надеясь, что предупреждение дойдет до нее. Но она сидела, чуть наклонясь вперед и вцепившись в свою сумочку. Взгляд Джонни Фей был устремлен исключительно на Боба Альтшулера.
Альтшулер сказал:
– Миз Баудро, вы сообщили суду, что в 1970 году вам выпала честь представлять Корпус-Кристи на конкурсе “Мисс Техасский Карнавал”, не так ли?
– Да, сэр, я это сказала.
Справившись в своих записях, Альтшулер заявил:
– Разве не факт, что на этом конкурсе вы произнесли речь перед телекамерами, в которой назвали само это соревнование “глупой и унизительной шарадой”? Это ваши слова, миз Баудро?
– Возможно, так оно и было, но это не имеет никакого отношения к моим чувствам по поводу того, что я представляла на конкурсе свой родной город.
Альтшулер повернулся к судье Бингему:
– Ваша честь, не будете ли вы добры проинструктировать свидетельницу отвечать “да” или “нет”, если этого требует вопрос?
Судья Бингем кивнул.
– Пожалуйста, постарайтесь делать это, мадам.
Джонни Фей возразила:
– Ваша честь, я не смогу этого делать, если он будет искажать факты.
Глаза Уоррена полезли на лоб: теперь она уже спорит с судьей.
Бингем проигнорировал реплику Джонни Фей и сказал:
– Продолжайте, мистер Боб.
– Не говорили ли вы также представителям прессы на конкурсе “Мисс Техасский Карнавал”: “Девственное мясо – это единственное, что шовинистически настроенные свиньи-мужчины позволяют нам демонстрировать на подобных представлениях”? Разве это не ваши слова?
Пальцы Джонни Фей еще глубже вонзились в кожу ее сумочки.
– Да, сэр, я это сказала.
– И эти слова должны были продемонстрировать вашу гордость по поводу того, что вы представляли там свой родной город?
– Это неправда.
– Извините, вы отвечаете “да” или “нет”?
– Я хочу сказать, что одно не имеет никакого отношения к другому.
– Так это означает “да” или “нет”?
– Нет, – сказала она разозлившись, – или да. Я даже не запомнила вашего дурацкого вопроса.
Альтшулер кивнул так, словно только что узнал нечто чрезвычайно важное.
– Я снимаю “дурацкий вопрос”, – сказал он. – Далее, миз Баудро, жалуясь на трудности вашей работы в ночном клубе, вы сказали, что Бог не создал этот мир совершенным. Вы верите в Бога?
– Да, сэр.
– И вы регулярно посещаете церковь?
– Заявляю протест! – выкрикнул Уоррен. – Это не относится к делу.
– Но она сама затронула эту тему, – объяснил Альтшулер, – когда упомянула о Боге.
– Затронутая тема допускает вопрос о ее вере или неверии, – обратился Уоррен к судейской скамье. – Но она не связана с вопросом о религиозных привычках подзащитной.
– Он попросту придирается к мелочам! – рявкнул Альтшулер.
– Я так не думаю, – возразил Бингем. – И я не могу разрешить вам это. Протест поддерживается.
Альтшулер нахмурился:
– Если адвокат защиты не заинтересован в том, чтобы члены суда узнали о так называемых “религиозных привычках” его клиентки, я не стану спрашивать.
Он покачал головой с явным неодобрением.
Если Альтшулер решил играть роль громилы, то Уоррену поневоле пришлось взять на себя обязанности шерифа. В то же мгновение он был на ногах.
– Ваша честь, я вновь заявляю протест. И я уверен, что суд в состоянии разобраться и без всех этих мелодраматических жестов.
– Чепуха! – прорычал Альтшулер. – Мы стремимся установить истину. Думается, мы вправе знать, с кем имеем дело: с чистосердечной ответчицей или с лицемеркой!
С опасной горячностью, почти граничащей с мужеством, Уоррен повернулся к судье и сказал:
– Ваша честь, прошу вас! Все это попросту речи и инсинуации.
Уоррен понимал, что ему не пришлось бы прибегать к такого рода предосторожностям, не будь Альтшулер столь агрессивен. Адвокатство – это игра. Если адвокат заставит суд поверить ему больше, чем другому сукину сыну, подумал Уоррен, он может спокойно почить на лаврах.
Судья постучал своим молотком.
– Прекратите эту возню, вы, оба! Мистер Уоррен, ваш протест поддержан. Мистер Боб, продолжайте ваш перекрестный допрос.
Успокоившись, Альтшулер спросил:
– Ваш ночной клуб, насколько я могу судить, не является частью совершенного мира Божьего, поскольку это ведь стриптиз-клуб?
– Да, сэр.
– Молодые женщины танцуют там обнаженными до пояса? Иногда они приближаются на расстояние шести дюймов к посетителям и трясут грудями перед самыми их лицами?
– Иногда да.
– И они порой предоставляют посетителям и кое-какие сексуальные услуги?
– Нет, – насколько мне известно, – ответила Джонни Фей.
Она снова взяла себя в руки. Благодаря протестам Уоррена она выиграла время. Она все поняла.
– Говоря о жене доктора Отта, вы сказали: “Шерон умерла так трагически”. Расскажите суду, если вы не возражаете, как именно умерла мисс Отт.
– Я полагаю, что в 1987 году она была застрелена перед входом в городской Центр спортивной аэробики.
– Известны ли вам какие-то особые подробности этого происшествия, миз Баудро?
– Нет, не известны. Только то, что я прочитала в газетах, и то немногое, что рассказал мне Клайд.
– Скажите, не состояли ли вы в весьма близких отношениях с неким Дейвидом Инкманом, известным под прозвищем Динк, который подозревался полицией в этом убийстве?
– Протест! – воскликнул Уоррен. – Заявление, не основанное на фактах, не имеющее отношения к делу и содержащее в себе оскорбительные намеки!
– Поддерживается, – сказал судья Бингем. – Суд не станет принимать во внимание ни самого вопроса, ни какого бы то ни было намека, содержащегося в нем. Воздержитесь от этой темы, мистер Боб.
Суд не станет принимать этого во внимание, но суд задумается, отметил про себя Уоррен.
– Миз Баудро, вы являлись владелицей трех пистолетов одновременно, верно я говорю?