– Мистер Уоррен! Я вижу по газетам, что вы оказались нехорошим мальчиком.
Он повернул голову в сторону Чарм:
– Не могли бы вы присмотреть за вашим супругом, миссис Блакборн? Заставить его попридержать свой язычок?
Однако он шутил. Бингем был доволен процессом. Всегда приятно, когда дело оборачивается оправданием. Мари Хан не улыбалась. Уоррен обменялся еще парой фраз с судьей, затем сказал:
– До свидания, ваша честь. До свидания, Мари. До встречи!
– Присоединяйтесь к нашему ленчу, – предложил судья. – Я узнаю от вашей жены, что же происходит за стенами этого судебного зала.
– Благодарю вас. Сегодня я не смогу, – сказал Уоррен, испытывая при этом настоящую муку. – Как-нибудь в другой раз.
Он снова повел Чарм в греческий ресторан. Она выглядела бледной и даже более похудевшей, чем раньше. По пути она спросила:
– Это та женщина, с которой ты встречаешься, не так ли?
– Какая женщина?
– Не хитри, Уоррен. Та высокая, с большими грудями и великолепными ногами. Та, которая хихикала с судьей.
Уоррен был слегка озадачен.
– А почему ты так решила?
– По тому, как она смотрела на тебя. А ты на нее.
Чарм плотно сжала губы.
Сидя в ресторане с повлажневшими глазами и чуть дрожащими руками, Чарм сказала:
– Дай мне шанс, Уоррен. Не выбрасывай из жизни годы нашего брака ради кого-то, кого ты едва знаешь.
– Что бы плохого я ни сделал, однако я никого и никогда не бросал. Это ты выбросила из жизни наш брак, Чарм.
– Я почти сделала это, но это останется самой большой ошибкой моей жизни.
Уоррен понял, что мысли и чувства ее были совершенно запутаны, но решил никак это не комментировать. Он не ощущал в себе потребности спорить, ему хотелось лишь все прояснить.
– В любом случае, – сказал он, – Мари не имеет к этому никакого отношения.
– Да нет, разумеется, имеет, – Чарм говорила быстро, с увереннстью. – Я знаю, какой представляется такая связь на ранних стадиях. Она нова, возбуждающа, она обворожительна. Сначала делается все, чтобы показать себя с лучшей стороны, все, что положено. Ты ценное приобретение, Уоррен, – ты мужчина по-своему состоятельный. Она будет изо всех сил стараться поймать тебя, даже если не сознает, что делает. Позднее все станет реальностью. А реальность – это совсем другое. – Чарм сжала кулаки. – Реальными были наши отношения. И реальность – это единственное, что важно.
Было ли это правдой или все эти слова и представления послушно служили определенным намерениям? Уоррену нужно было подумать над тем, что она сказала. Он кивнул, восхищаясь ее умом, испытывая к ней симпатию, но пока еще с некоторым недоверием.
С языка Чарм слетали слова:
– Она, должно быть, понимает, что ты не можешь выбросить из жизни свой брак, как вырезают злокачественную опухоль. И она не захочет, чтобы ты отступил назад. Это никогда не срабатывает, или это срабатывает на время, а потом разваливается на части. Я побывала в подобной ситуации. Наше супружество не было совершенным, и оно никогда таким не будет. Браки вообще не бывают идеальными. Не думай обо всем плохом, что у нас случилось, это сумасшествие, это ловушка, в которую попалась я. Думай о том хорошем, что было между нами. Впусти меня снова в свою жизнь, Уоррен.
Уоррен понимал, что она была даже не просто искренна. Она знала, чего хотела, и боролась за это; и вместе с тем она пыталась пролить свет и на его жизнь. Чарм была взрослой женщиной со сложным характером, любящей, способной совершать ошибки. И где-то за всеми ее словами чувствовалась нежность, та нежность, которую Уоррен сразу же вспомнил, но которая была закрыта от него новым чувством, рожденным потерей.
– Почему же я, Чарм? Что во мне такого особенного? Неужели, в конце концов, не все мужчины такие же?
Уоррен не напрашивался на комплимент. Это его действительно интересовало.
– Я не особенно опытна в этом вопросе, – сказала Чарм. – Я знала не так и много мужчин. Но я знаю тебя, а ты всегда стараешься делать как можно лучше и для людей, и при решении каких-то проблем. К тому же у меня такое чувство, что твое лучшее тоже все время улучшается. Я люблю тебя за то, что ты этого достигаешь. А особенное – это мы. Здесь нет ничего уникального, но особенное есть. Потому что мы с тобой уже имеем свою историю. Мы кое-что создали. Я знаю, что мы снова сможем сложить все это вместе, если будем добры друг к другу. Мы с тобой были партнерами, и мы снова можем ими стать.
Такими же были и его мысли, те мысли, которые он не способен был выговорить. То, что она сейчас вторила ему, заставило Уоррена поколебаться. Ее слова и то, как Чарм на него смотрела – грустно, сдерживая слезы, словно ребенок, выпрашивающий запретные сладости, – царапнуло по его сердцу, а затем пробило туда дорогу. Уоррен почувствовал, что в нем произошла какая-то перемена. Его опечалили трудности Чарм, на душе у него стало горько. Это было окончание.
– Я хочу от тебя детей, Уоррен, – сказала она. – Я не хочу иметь ребенка ни от кого, кроме тебя.
– Это новый мотив, – заметил Уоррен. Он вспомнил о своей боли больше года назад.
– Я понимаю, – сказала Чарм покраснев. – Но ты тогда сбился с дороги, а я была идиоткой. Я не знала, как тебе помочь, и от этого тоже чувствовала себя неудачницей. Пожалуйста, прости меня за это.
– Я прощаю, – сказал Уоррен. – Чарм, мне нужно время. Я не хочу, чтобы меня торопили. И я не могу обещать тебе чертовски много.
– Чем больше времени ты проводишь с ней, – возразила Чарм, – тем меньше шансов остается у меня. Это уравнение. Я дам тебе время, ты знаешь, что дам. Но я не могу вечно оставаться поблизости. Думаю, что я соглашусь на работу в сфере частного бизнеса в Бостоне.
– Неужели? – Уоррен увидел, какую энергию придавала ей эта мысль. – Ты хочешь принять ту должность?
– Если мы снова не будем вместе, то да. Если мы сможем сойтись опять, то, по-видимому, нет. Ведь твоя жизнь здесь.
– Сейчас я должен идти, – сказал Уоррен, взглянув на свои часы. – Я на процессе в “двести девяносто девятом”, и мне необходимо кое с кем встретиться перед зданием суда. Мне нельзя опаздывать.
– Ты меня хоть сколько-нибудь любишь, Уоррен?
– Да. С этим я ничего не могу поделать.
К щекам Чарм, которые только что были бледны, прилила краска. Чарм с благодарностью и на какое-то мгновение даже счастливо посмотрела на Уоррена. Глаза ее заблестели.
– Позвони мне, – сказала она.
Он стоял перед зданием суда, вспотевший, несмотря на то, что находился в тени, засунув руки в карманы брюк. Он рассчитывал на то, что его свидетели все-таки появятся, хотя в глубине души понимал, что всякое возможно. Администрация гостиницы “Рейвендейл” уже выражала свои претензии: один из заместителей администратора постучался в его дверь и заявил, что это не ночлежка для бездомных бродяг. Уоррен сходил в отдел регистрации, к Дженис, и объяснил:
– Это свидетели по делу о предумышленном убийстве. Они находятся здесь “на хранении”. Пожалуйста, помогите мне, если можете.
Дженис сказала:
– Доверьте это дело мне.
Больше никаких жалоб он не слышал. Уоррен передал Джима Денди в руки Педро.
– Что бы ни случилось, не позволяй ему пить завтра утром. Даже пиво. Ты и Армандо можете сесть на него, если понадобится. Держите его под душем. Я предпочел бы, чтобы он надел рубашку и брюки, а не эту солдатскую куртку. И будьте на месте ровно в час – по американскому времени, а не по мексиканскому. Если вы не приедете, вы можете убить вашего друга Гектора.
– Верь мне, амиго, – сказал Педро.
За сегодняшнее утро Уоррен позвонил в “Рейвендейл” уже дважды: один раз из своего офиса, другой – от Рика.
– Все в порядке, – оба раза ответил Педро. – Мы приедем туда. В один час по времени гринго.
В час двадцать подъехало такси с сидящими в нем Педро и Джимом Денди. Улыбаясь, Педро поднял кулак с задранным вверх большим пальцем. Опоздали на двадцать минут, подумал Уоррен. Совсем неплохо. Он приглашал их с запасом в полчаса.