— Я свое мнение уже высказал, — поддержал его Слепых. — Давайте голосовать.
Все члены парткома проголосовали единогласно. Напряжение сразу спало, люди задвигались, зашевелились. И все-таки каждый из них избегал смотреть на Лубенчикова.
С парткома выходили вместе с Охочим.
— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, — пошутил Вячеслав.
— Дело вы действительно сделали огромное, — без улыбки сказал Охочий. — Сложно было разрубить такой узел, но вы его разрубили. Однако этого мало. О случившемся на нашем заводе знают только у нас, а надо, чтобы знали все.
— Вы правы, — согласился Вячеслав, — и я сделаю это. Я напишу статью в областную газету, где расскажу, кто такие Чепурнова и компания, и так ли они безобидны.
— Напишите. Пожалуйста, напишите. Вы даже себе не представляете, как нужна такая статья.
— Собственно, почему статья? — разгорячился Вячеслав. — Я напишу фельетон. Он будет называться… «Искренне болеющий».
Их догнал Лубенчиков. Шел он странно, бочком.
— Всего хорошего, товарищ Вершинин, — поклонился он и протянул руку.
Вячеслав суетливо подал ему свою и ощутил вялое рукопожатие.
Домой Вячеслав вернулся в приподнятом настроении. Он даже пожалел, что еще находится в отпуске и не может сейчас же рассказать все скептику Грише Салганнику.
— Ты весь светишься, — заметила Светлана при его появлении.
— Есть основания, — горделиво ответил он и рассказал ей, как проходило заседание парткома.
— Я получил моральное удовлетворение, когда припер к стенке Чепурнову, но сейчас мне приятней вдвойне, ибо увидел, как все это преломилось в сознании многих людей, причем заметь — от рядовых до крупных руководителей, — сказал Вячеслав.
— Я все понимаю и рада за тебя, — улыбнулась Светлана, — скоро обиженные будут ходить к тебе домой, как к частному детективу. Сегодня уже дважды звонила одна женщина.
— Кто такая?
— Она не назвалась и пообещала позвонить еще раз почему-то из аэропорта.
— Странно, — пробормотал Вершинин, — опять незнакомка. Впрочем, не будем ломать голову, дай-ка мне лучше поесть.
Телефонный звонок прервал ужин.
— Опять она, — шепотом сказала Светлана и передала ему трубку.
— Вячеслав Владимирович, — услышал он голос, который сразу узнал.
— Инесса Владимировна, — заторопился сообщить ей важную новость Вершинин, — я только что с завода. Кандидатуру вашего мужа вновь рекомендовали в состав парткома. Алло, алло, вы слышите меня?
— Я слышу, — после короткой паузы отозвалась Кулешова. — Вячеслав Владимирович… Игорь Арсентьевич умер сегодня утром.
— Что! Что?! Как вы сказали?!
— Два часа назад я получила телеграмму.
В трубке уже давно раздавались короткие прерывистые гудки, а Вершинин все сидел и бессмысленно смотрел в угол.
— Что произошло?! — воскликнула Светлана, заметив его состояние.
— Пиррова победа, — едва внятно произнес он и с трудом, как чугунную, положил трубку на рычаг.
«ИСКРЕННЕ БОЛЕЮЩИЙ»
Остролицый человек с мелкими желтыми зубами смущенно отвел в сторону глаза.
— Существенных замечаний нет, — мямлил он, — фельетон написан хорошо, достаточно аргументирован, факты апробированы в суде.
— Тогда в чем дело? Он лежит у вас свыше месяца без движения.
Заведующий отделом писем редакции газеты Андрюшкин смущенно молчал. Чувствовалось, что самого главного он не договаривает. Вершинин продолжал возмущаться.
— Да вот, взгляните сами, — в сердцах вспылил Андрюшкин и бросил Вершинину отпечатанный уже на бланке редакции фельетон.
Вячеслав быстро пробежал текст глазами Андрюшкин внес кое-какие изменения, отчего фельетон только выиграл. Судя по дате, он был подготовлен к печати еще месяц назад.
— Очень хорошо. Я не возражаю против вашей правки, — сказал Вершинин, возвращая, материал. — Печатайте в таком виде. Когда вы его поставите?
— Жду момента, — уклонился от определенного ответа заведующий отделом.
— Момента? Какого момента?
— Подходящего.
— Кто-то возражает, — сообразил Вершинин. — Но кто же? И почему?
— Все упирается в наш прежний фельетон, — откровенно признался Андрюшкин. — Выступить сейчас с вашим — все равно, что высечь самих себя.
— И вы так считаете?
— Да, и я так считаю, но видите — фельетон-то подготовил, значит убежден, что ошибки надо исправлять.
— Ага, значит есть человек, который возражает. Скажите, кто он?
Андрюшкин замялся. Называть фамилию ему явно не хотелось.