3
Утром Осокин с помощью участкового выписал повестки свидетелям и отправился на фабрику. В отделе кадров ему дали личные дела супругов Охрименко. Они прибыли в Сорочинку из Ашхабада после землетрясения. Прохора Акимовича, как бывшего офицера-фронтовика, приняли начальником внутренней охраны, Елизавету Петровну направили экономистом в плановый отдел.
Автобиография Прохора Акимовича была написана довольно сжато. Родился в Белоруссии, в Могилевской области, в деревне Ренидовщина Пропойского района в крестьянской семье. Призван на военную службу накануне войны, был направлен на курсы младших командиров, окончил их и получил звание младшего лейтенанта. Командовал взводом с первого дня войны, потом ротой, в 1943 году контужен, лечился в госпитале, после подался в Ашхабад, там и осел до конца войны.
Женился он всего лишь десять лет назад. Жена моложе на пятнадцать лет. О своих военных подвигах Охрименко повествовал сдержанно, что Осокин приписал его скромности.
Событие взволновало весь поселок. Участковый не успел разнести повестки, как и без повесток стали добровольно являться свидетели.
Из их показаний возникал образ человека малообщительного, замкнутого, всегда настороженного. Эту настороженность иные пытались объяснить его должностью начальника внутренней охраны. Задерживая в проходной несунов, он нажил себе и недоброжелателей. Иные относили его настороженность к тому, что женат на молодой женщине, к тому же прехорошенькой, живой и веселой. Даже удивительно, что она пошла замуж за такого бирюка. Чем он только прельстил ее? Почти все свидетели, сослуживцы супругов Охрименко считали, что единственной причиной случившегося была безрассудная ревность коменданта. Особенно когда она против его воли уехала отдыхать на юг, по путевке завкома, которой ее премировали за общественную работу. Он даже не пошел провожать ее на вокзал.
От соседей по дому Осокину надо было узнать, как ладили между собой супруги. Стены стандартного многоквартирного дома имели довольно слабую звукоизоляцию. Повышенный голос можно было услышать сразу на нескольких этажах. Соседи по дому утверждали, что супруги жили тихо, скандалов между ними не слыхали.
Убийство — преступление очень тяжелое. Осокин добросовестно опросил всех жильцов дома. Единственно, на что ему указали двое или трое, это на какую-то размолвку между супругами зимой. В конце зимы у них на квартире гостил не то родич, не то давний дружок Охрименко. Замечали его пристрастие к выпивкам. Какая хозяйка этакое стерпит? Будто бы она выгнала его из дома. Но эта деталь, скорее, раскрывала самостоятельность в характере хозяйки. К мотивам происшедшего этот эпизод с дружком не очень-то привязывался.
Более отчетливо мотив преступления возник после того, как Елизавета Петровна отбыла в санаторий.
Председатель профкома показал:
— Не очень-то мне хотелось ворошить это дело. Если бы не трагическая ее смерть, не стал бы касаться… Двух недель не прошло, как она уехала, повстречал меня в проходной Охрименко, губы скривил и упрекнул, хороший, дескать, мы ему подарочек устроили. Он получил анонимку. Протянул мне и сказал: «Прочти». Признаюсь, прочитал. Описывались там ее похождения, не мужней жены, а девки непотребной.
— А здесь, на фабрике, что-нибудь подобное замечалось? Вот некоторые говорят, что он давно ее ревновал.
— Я этого не замечал… Мы тут все как в одной горсти собраны, если бы что-нибудь случилось подобное, это, как огонь по сухой траве, разбежалось бы…
— Хоть какая-то доля правды могла быть в этом письме?
Председатель профкома задумался.
— Да как сказать? Я удивился, что он мне его показал. Человек он нелюдимый, неразговорчивый, друзей у него не было, а я никак не принадлежал к доверенным его лицам. Это выглядело как бы жалобой, упреком мне, что вот, дескать, путевкой внес раздор в его семейную жизнь. Что я мог ему сказать? Личная жизнь — сфера особая… Посоветовал взять за свой счет отпуск и съездить в Сочи, поглядеть на месте, коли уж сомнения одолели. Отказался! Нельзя, говорит, мне туда ехать… Теперь понятно, почему отказался. Боялся, видимо, что там стрельбу откроет.
— Вы кому-нибудь рассказывали об этих письмах? — спросил Осокин.
— Я не рассказывал. Он сам рассказывал. Поспрашивайте вахтера Семушкина…
Вахтер Семушкин показал, что однажды, когда он находился в кабинете коменданта, почтальон принес туда письмо. Комендант повертел конверт, пожал плечами и сказал: «Из Сочи кто-то пишет… Вроде бы и некому».