– Пронька! Ох, Пронька, оглоблей тебя по макушке, сколько можно вдалбливать, чтоб глядел за дитем?! И что ты за человек уродился, даже к своему кровному дитю никакого сочувствия не имеешь! Да за какие грехи послал боженька тебя на мою голову?!
– Чо расшумелась?… – огрызнулся заспанный мужской голос.
– Оглоблю через плечо! Степка на раскаленные угли сел, а тебе хоть бы хны!
– Пусть смотрит, поносник, куда садится… Откель там угли очутились?
– Щас только утюг опростала, не успела отвернуться, а он уж мигом – тут как тут. Ну надо же так – все штаны наскрозь пропалил, хоть выбрасывай теперь…
Ребенок на одной ноте сипло кричал.
– Да не вопи ты, несчастье! Ничего твоей заднице не сделается, куда ты только ее не совал, горе мое луковое, – одним духом выпалила женщина и без передыха снова принялась за Проньку: – Да я ж завтра пойду к председателю с заявлением, чтоб он выпер тебя с бульдозера, это ж надо – в разгар сенокоса совсем заспался мужик. Ох, Проня, Проня, кончится мое терпение, вот увидишь…
Антон перешел дорогу, облюбовал место на берегу озера, наживил крючок и забросил леску. То ли время для клева было неподходящее, то ли оттого, что плескались и громко кричали купающиеся неподалеку дети, но поплавок ни разу не дернулся.
Морила духота. Солнце даже через рубашку немилосердно палило спину. Антон смотал леску и решил искупаться.
Вода у берега была теплой, как парное молоко. Размеренными крупными саженками поплыл к острову. Легко отмахал почти половину расстояния, оглянулся и подумал, что так далеко еще ни разу не заплывал. Отдохнув на спине, развернулся и поплыл к бултыхающейся, визжащей детворе. Заметив его, дети перестали брызгаться водой и что-то закричали, размахивая руками. «Дяденька… там родники…» – только было разобрал Антон и почувствовал, как все тело словно кипятком ошпарила ледяная вода. Не раздумывая, рванулся в сторону, но вдруг ноги свело от холода. Изо всех сил стал грести руками – берег придвинулся заметнее, но судорога теперь уже сводила все тело. Антон перевернулся на спину, надеясь отдохнуть, однако стянутые режущей болью мышцы не расслаблялись. Попробовал достать дно, не рассчитал вдоха и хлебнул воды. Тотчас вода стала заливать нос, уши, захлестывать глаза. Из последних сил греб стопудовыми непослушными руками, а берег почти не приближался. «Дотяну… Дотяну… Дотяну…» – упрямо стал твердить про себя. Старался приподнять из воды лицо, чтобы глубже вдохнуть, но вместо воздуха широко открытым ртом хватал воду. «Сон в руку!… Сон в руку!…» – набатом загудело в голове. Мучительно старался вспомнить, от кого и по какому поводу слышал эти слова. Память не подчинялась, но он напрягал и напрягал ее, словно от этого зависело спасение. «Это мама говорила, когда сон сбывался», – наконец вспомнил со странным равнодушием и почувствовал такое облегчение, будто глубоко вдохнул спасительного воздуха…
Антон не видел, как от озера к деревне брызнули перепуганные ребятишки. В его сознании последним отпечаталось пылившее по дороге синее пятно трактора «Беларусь». Пятно уже приблизилось к самому озеру и вдруг взорвалось, ударив по глазам невыносимо ярким голубым светом. Антон лихорадочно пытался сообразить, что произошло, но так и не понял: то ли к его лицу вплотную приблизились смеющиеся глаза Зорькиной, то ли обрушилось на землю небо.
10. В ресторане «Сосновый бор»
Младший лейтенант милиции Голубев пришел работать в райотдел после службы на границе. Пришел по призванию и относился к своим обязанностям инспектора уголовного розыска со всей добросовестностью.
Получив от подполковника на оперативном совещании по делу Графа-Булочкина задание контролировать привокзальный участок, Голубев в первую очередь прикинул, у кого в этом районе Граф может найти приют. Среди тех, с кем мог бы познакомиться рецидивист, числился и пенсионер Лапиков. Милицейская служба сводила Голубева с Лапиковым уже не один раз. Жил Лапиков в старенькой избенке, неподалеку от железнодорожного вокзала, на отшибе, один-одинешенек. Каждую первую неделю месяца регулярно пропивал небольшую пенсию, а оставшиеся три недели перебивался тем, «что бог на душу пошлет». Бог посылал не густо, и Лапиков до очередной пенсии удовлетворял свои потребности в алкоголе политурой, пустырником и прочими жидкостями, предназначенными вовсе не для увеселительных целей.
И вдруг Лапиков широко закутил среди месяца. Слава Голубев сразу приметил необычное поведение пенсионера и под предлогом проверки домовой книги рано утром навестил старика. Лапиков долго не открывал, а когда открыл, то Голубев, увидев выставленную из окна раму, понял, что, пока он ждал у дверей, через окно ушел неизвестный, явно не хотевший встречи с сотрудником милиции. Слава поинтересовался, кто в последние дни жил у старика. Лапиков наивно начал крутить. Голубев решил сразу, что называется, взять быка за рога.