— Наверное.
— Ну а теперь расскажите, где он сейчас?
— Мы его продали. — Ольга Дмитриевна посмотрела на следователя и отвернулась. — Этот, теперешний, купили, а тот продали.
— Кому?
— Совершенно посторонним людям, я их не знаю.
— За сколько?
— Не помню сейчас, кажется...
— Мама! — громко перебил Венька. — Зачем ты так. Никому мы его не продавали, я сейчас все расскажу...
В тот ветреный декабрьский день Венька, забрав из мастерской магнитофон, лениво брел по скверу. Когда первые капли дождя упали на землю, он забежал в телефонную будку. Через мгновение ливень уже хозяйничал на улице. «Конец света, — подумал Венька, — и, кажется, надолго». Он повесил магнитофон на крюк под аппаратом, порылся в кармане. Двухкопеечной не оказалось, пришлось опустить гривенник.
— Капитолина Андреевна? Здравствуйте. Это Веня. Наташа дома?
— Здравствуй, — ответила Наташкина мать. — Ее нет.
— Извините. Я попозже позвоню.
Дверь будки медленно открылась, и рядом с Венькой очутился высокий парень в синей куртке. Он добродушно улыбнулся Веньке, загородив собой дверь.
— Подожди, абитуриент. Сначала помолись: сейчас буду бить, — весело предупредил он и сочувственно добавил: — Ничего не попишешь, так надо.
— Да ты что? Пусти...
Сердце у Веньки застучало быстро и глухо; предательски выдавая испуг, задрожало левое веко.
— Ладно, — внезапно сменил гнев на милость парень. — Обойдемся без мордобоя. Не правда ли? — он снял с крюка магнитофон. Затем стянул с себя куртку, задев локтем Венькин нос, завернул магнитофон.
Зажатый в угол, Венька не шевелился, только тяжело дышал.
Парень молниеносно разобрал трубку, вынул мембрану.
— В случае нападения звоните «02», — посоветовал он Веньке и исчез в потоках ливня, который уже переходил в снег.
— ...Я очень жалею, что Веня рассказал вам все. Теперь его затаскают по судам, а я буду жить в страхе, что ему отомстят. — На глазах Лялиной показались подкрашенные тушью слезы. — Никаких претензий мы не имеем. Прошу занести в протокол.
— Ваша позиция вредит не только вам, Ольга Дмитриевна, — в голосе следователя зазвучали жесткие нотки. — Она постоянно травмирует вашего сына, чего вы так боитесь. — Он помолчал немного и добавил: — Но главное даже не это — с помощью вашего магнитофона совершено тяжкое преступление.
Лялина побелела.
— Да, да. И кто знает, заяви вы об ограблении, может, ничего бы и не случилось. Отсюда и наши претензии к вам, — подчеркнул Туйчиев. — Веня, ты помнишь, какие записи были на магнитофоне?
— Поп-музыка, несколько шлягеров. Две, нет, кажется, три песни Высоцкого. Пожалуй, всё.
— А как насчет классики?
Веня недоуменно улыбнулся:
— Это же и есть классика.
— Расскажите, Бражников, подробно, что вы делали восемнадцатого января?
Вопрос, заданный Туйчиевым, вызвал у Бражникова удивление.
— Да я же говорил.
— Ничего, повторите еще раз.
— Утром за гравием поехал на карьер, по дороге машина закапризничала, часа полтора провозился, пока чинил, потом взял гравий и отвез по месту назначения, куда и было занаряжено.
— Сколько ходок сделали?
— Одну, больше не успел. Говорю же, машина сломалась.
— В котором часу вы выехали? — спросил Соснин.
— В девять.
— Где сломалась машина?
— Недалеко от автобазы, километрах в трех.
— Значит, вы проезжали мимо автовокзала после десяти часов?
— Да.
— Пассажиров брали?
— Нет.
— Вспомните, Бражников, может быть, все-таки брали?
— Не брал я никаких пассажиров. — Бражников нервно смял окурок и бросил его в пепельницу. — Не понимаю, чего вы от меня хотите?
— Приходилось ли вам в последние десять дней по каким-либо причинам сворачивать в сторону от дороги?
— Нет, не приходилось. Зачем мне сворачивать?
— Кто, кроме вас, мог ездить на вашей машине?
— На моей машине? Что вы, никто не мог.
— Послушайте, Бражников, ложь еще никому не помогала. Зачем вы ездили в колхоз «Победа»?
— В жизни не был там, — угрюмо сказал Бражников.
— К сожалению, факты говорят обратное.
— Там и гравия никакого нет — для чего мне туда лезть? Я же говорю, гравий на карьере брал, больше нигде не был.
— Дело гораздо серьезнее, чем кража гравия. Совершено ограбление, и на месте происшествия обнаружены следы протектора. Вашей машины.
Шофер посерел, лежащие на коленях руки задрожали.
— Будете говорить правду, Бражников? — Туйчиев не повышал голоса. Но именно это спокойствие следователя больше всего испугало Бражникова.