— Это что, — пренебрежительно отозвался Димка. Сейчас он чувствовал себя героем. — Мелочи жизни. Не такой уж Осокин ущербный, как некоторые думают, — почти с вызовом произнес он.
Славка вскинул на него глаза: таким видеть Димку ему не приходилось, он решил остудить его пыл:
— Не задавайся, не задавайся. Можно подумать — подвиг Геракла совершил. Тогда не забывай, Шкилет, тебе еще одиннадцать осталось, — насмешливо бросил он.
Димка просто задохнулся от обиды и выпалил:
— Можно и одиннадцать, можно... Да я... я... и не то могу... — оборвав на полуслове, он внезапно быстро зашагал вперед...
— Располагайтесь. Я не при галстуке, извините. Рад видеть у себя молодых людей, даже если они следователи.
Он усадил гостей, сел в кресло, поджал ноги и совсем утонул в нем — маленький седой человечек в ярком халате. Видны были лишь громадные хорошо вылепленные уши да поразительно длинные пальцы, искусству которых когда-то рукоплескал мир.
— Меня уже давно посещают только ровесники. Между тем, трагедия старости не в близости смерти, а в потере связи с молодым поколением... Так чем могу? Простите, кажется, задавать вопросы — прерогатива вашего ведомства?
— Мы к вам с просьбой, Илья Евгеньевич, — Туйчиев вынул из портфеля портативный магнитофон, осторожно поставил его на угол заваленного нотами столика. — Послушайте, пожалуйста.
— Все? — удивился старый профессор, когда после нескольких музыкальных тактов магнитофон вдруг умолк.
— Увы, — вздохнул Соснин. — Повторить?
— Сделайте милость. — Илья Евгеньевич наклонил голову набок, снова прослушал запись. Потом еще два раза.
— Стоп! Хватит. — Он забарабанил пальцами по креслу. — Итак, что это по-вашему? Ах, пардон, — спохватился хозяин. — Опять я начинаю задавать вопросы. Профессиональная болезнь педагога. Сегодня ведь я сдаю экзамен, не так ли?
Туйчиев кивнул.
— Извольте. Это вторая часть симфонии № 45 фа-диез-минор Гайдна.
— Блестяще! — восхитился Соснин. — Если бы еще... Как насчет исполнителей?
— Это сложнее, — старый профессор задумался. — Пожалуй, несколько самонадеянно, ибо в записи есть дефект, но, по всей вероятности, Большой симфонический оркестр Берлинского радио. Симфония записана на пластинку, у нас ее продавали. Да, могущественная и безбрежная музыка! Вот чем следует наслаждаться, вот что надо впитывать в себя. Ее называют «Прощальной симфонией». А исполняют при свечах. В последней части симфонии музыканты один за другим гасят свечи на пюпитре и тихо удаляются; заканчивает симфонию дуэт скрипок.
— Вот это профессионализм! — снова поразился Соснин. — Нам бы так, а?
— Давайте погадаем вместе, Илья Евгеньевич, — сказал Туйчиев. — Что можно сказать о человеке, которому нравится это произведение?
— Только одно: это человек высокой музыкальной культуры.
— Интеллигент?
— Упаси бог, — возразил профессор. — Здесь можно впасть в ошибку. Знаете, кто любимый композитор у вахтера нашей консерватории? Глюк! Кстати, мой тоже, — тихо добавил он. — Сейчас будем пить кофе. Мне привезли из Бразилии.
— Спасибо большое, вы нам очень помогли. Мы резервируем за собой право прийти к вам в следующий раз. Просто так. Без дела. На кофе. Извините, сейчас никак не можем.
Садясь в машину, Арслан, усмехнувшись, спросил:
— Как ты считаешь, мы с тобой обладаем высокой музыкальной культурой?
— А что? Если не тот уровень, освободят от этого дела?
— Не думаю, — рассмеялся Арслан. — Придется, видимо, повышать.
— Вот, вот, — заворчал Соснин, — еще музыкантом я не был. Кажется, все уже искать приходилось: и преступников, и свидетелей, и ножи, и топоры, а теперь вот симфониями заниматься буду. Фа-диез-минор. — Он откинулся на спинку сидения и отвернулся.
— Искать придется не симфонию, а пластинку, — уточнил Туйчиев.
— Ну да, ясно, дефект, — буркнул Николай. — А сколько у нас в городе вообще пластинок имеется, об этом ты подумал?
— Думаю, много. Но ты же любишь масштаб.
— Это точно, — рассмеялся Соснин. — Ловишь на слабостях?
— Если честно, то без тебя мне пришлось бы туго...
— Ладно уж, — смущенный признанием друга, перебил его Николай.
Димка чувствовал необходимость сказать что-то очень важное, всего несколько слов — их надо только найти — и все будет хорошо: но насмешливые взгляды, которые Жанна время от времени бросала на него, лишали Димку остатков уверенности. С каждым шагом он все больше боялся начать разговор и, как все робкие люди, пытался уверить себя, что он это непременно сделает потом, позже или еще лучше — завтра.