Дима одарил его гневным, испепеляющим взглядом и даже клацнул зубами, внутренне мечтая разорвать Влада на части. Тот ощутил его желание, но продолжал говорить, опасно балансируя на остром лезвии кинжала.
— Ей только-только должно было исполниться четырнадцать лет. Она была слишком мала, — Вишневский повернул голову и прямо посмотрел в глаза Камышева. Взгляды их скрестились, подобно клинкам из дамасской стали. — Возможно, мне стоило действовать осторожнее, деликатнее, но тогда, как ты правильно заметил, я не ожидал такого с ее стороны и, мягко говоря, обалдел. Меня застали врасплох, и я действовал на эмоциях. Возможно, чересчур резко и решительно, но мне было семнадцать лет. Видимо, не хватило опыта и жизненной мудрости, чтобы смягчить удар отказа, — он снова тяжело вздохнул и сжал руки в кулаки, мысленно укоряя себя за малодушность и инфантильность. Может, стоило спросить чьего-либо совета, прежде чем идти на крайние меры? Но у него совсем не было времени. Действовать надо было быстро. Чего он боялся? Ее чувств? А может своих? От кого он старался убежать: от нее или от себя? Тайна за семью печатями, о которой никто не знает. Только его внутренние демоны. А они, о подлые, периодически берут кочергу и начинают ворошить, казалось бы, затухающие угли. И нет покоя на душе, как бы он ни старался засыпать пеплом угасающее со временем пламя. Разлука – это ветер, а любовь – огонь. Слабый огонь ветер гасит, сильный – раздувает.
Вишневский вспомнил себя в те времена. Лина нравилась ему уже тогда. Он даже сам не до конца понимал, насколько глубоки были его чувства. Молодой человек был очень симпатичным и обаятельным. Девушек вокруг него было много. Однако парень, хоть и общался с ними и даже ходил на свидания, ни с кем серьезно не встречался, не подпускал к себе близко, держа на расстоянии вытянутой руки. Он словно ждал кого-то. Того особенного человека, чьи улыбка и смех приносят легкость его душе, радуют сердце, взгляд завораживает и притягивает, заставляя часами вглядываться в глаза, ища в них свое отражение. Он не хотел этого признавать, но Лина действительно его привлекала. Ей нужно было подождать всего два-три года, и он сам бы открылся девушке, подарил ей всю свою нежность. Но она поспешила, и Влад испугался. Вишневский вдруг осознал, насколько это неправильно – любить ее, желать ее, мечтать о ней. Она юна. А он, похоже, окончательно рехнулся, раз позволил себе думать о ней. Вот же дурак!
Именно тогда, в момент ее признания, он понял, как же она ему дорога, и сердце его запело от радости, что чувства эти взаимны. Но в тоже время парень осознал неправильность, даже противоестественность этой ситуации. Вот такой вот парадокс!
Дима понимал, что друг действовал тогда в правильном направлении. Да, несколько импульсивно, но он искренне не желал причинить Лине боль. И если говорить начистоту, то что бы он тогда ни сказал или ни сделал, девушке все равно было бы больно. И все-таки так просто простить и отпустить все это Димка не мог. Руки по-прежнему чесались. Влад же, посчитав разговор исчерпанным, развернулся и открыл дверь, впуская в спальню шум вечеринки, музыку и веселый гогот друзей.
— Стой! — словно очнулся от ступора Камышев, которого пробудили посторонние звуки, вырвал из кокона оцепенения. Они словно вернулись на землю из другого измерения. — Я с тобой еще не закончил.
Вишневский развернулся и в мгновение ока получил удар по лицу.
Пошатнулся, но устоял, поджимая разбитую нижнюю губу, и твердым взглядом посмотрел на друга. Тот тяжело дышал, словно и сам не ожидал от себя удара такой силы, но в его глазах застыли решительность и упрямство.
— Эй, вы что делаете?! — раздался обеспокоенный голос Сережи, и к соперникам в любви подбежали остальные участники теперь уже испорченной вечеринки.
— Перепили, что ли? — с Васи мигом слетело все веселье, и он сурово посмотрел на двух боевых петухов, которые устроили поединок взглядами. — Не смейте устраивать драку в моем доме! Вообще не смейте драться! Вы ведь друзья, забыли?!
— Я с этим уродом дружить не намерен, — злобно бросил Димка, опаляя Вишневского огнем ненависти.