Киран.
Исчезновение листика бумаги с пророчеством прошло незамеченным для Дишан. Про него она и думать забыла. Но вот про меня и моё здоровье она помнила.
- Жаль, конечно, выкидывать твоё художество, - сказала она, разрезая гипс огромными ножницами прямо по рисунку, - но его лучше снять до прибытия во дворец.
Я не стала с ней спорить, хотя как раз собиралась подновить лаковое покрытие. Я не хотела, чтобы рисунок стёрся в дороге, даже специально лак взяла с собой из МиКа. Теперь он мне не понадобится.
-К ан-кей там относятся неплохо, - продолжала Дишан, осторожно ощупывая мою руку, - но совсем не так, как в Академии. Так что лучше выглядеть сильной и уверенной в себе. И подчеркивай, что ты особенная. Впрочем, с этим у тебя проблем не будет.
Убедившись, что с моей рукой всё в порядке, и она почти не болит, Дишан зафиксировала мое запястье плотной лентой и надела сверху бархатную перчатку с обрезанными пальцами.
Я подождала немного, но больше никаких действий с её стороны не последовало.
- А вторая перчатка у тебя есть?
- Что? Зачем это? Ходи в одной.
Я сначала подумала, что она шутит, но потом поняла, что это, видимо, один из способов подчеркнуть мою неадеква... в смысле, неординарность.
Пробормотав под нос что-то среднее между пожеланием спокойной ночи и пожеланием, чтобы я ни во что больше не вляпалась, целительница легла спать.
Я тоже устроилась поудобнее, прямо на одеяле, так как ночь была душная. Сна не было ни в одном глазу.
Не знаю, сколько времени я провела, размышляя об обстоятельствах, приведших меня сюда.
Лента событий в моей голове стала отматываться назад с приличной скоростью, не давая никаких ответов. Периодически её зажевывало на важных для меня моментах. Прощание со Скаем, поцелуй со Скаем, ещё один поцелуй, ссора, объятия, голубые глаза Ская....
Незаметно для себя я заснула.
Скай.
Кобылка, которую я взял в дядиной конюшне, Серая, оказалась довольно резвой. Старый конь, которого мне выдали в Академии для, как определил это Грай-дон, дальней незапланированной руководством поездки, не мог с нею даже сравниться. Надеюсь, этот заслуженный трудяга благополучно вернулся в родное стойло в сопровождении одного из дядиных слуг. Иначе меня сочтут конокрадом. Впрочем, с моим новым статусом, вряд ли кто-то осмелится на такие обвинения.
Погода была немного душная, но дождя пока не было. Поэтому я мог ехать спокойно, с достаточной долей удовольствия осматривая знакомые с детства места. Я не был здесь уже пять лет.
Местность почти не изменилась, да и нечему здесь было меняться. Широкое пространство никем не вспаханных полей переходило в редкий лесок, за ним начиналась Сокольница. Принадлежавшая моему отцу, а теперь моей матери деревушка на сорок домов. За деревней, на некотором расстоянии от неё, стоял дом, в котором я вырос. Двухэтажное строение и окружающую территорию с подсобными постройками нельзя было даже назвать поместьем. Так что мы, с маминой подачи, называли его «коттедж».
Въехав в деревню, я почти сразу столкнулся со старыми знакомыми, пришлось потратить какое-то время на болтовню с ними. Не то чтобы я не был рад их видеть, как они меня, но больше всего мне хотелось сейчас во весь опор скакать к дому. Сам не ожидал, что так соскучился по своим.
Киран.
Прибытие во дворец я проспала, а потому не смогла оценить вид «архитектурного совершенства», о котором нам говорили на одном из уроков истории, в полной мере. Глаза я открыла только после того, как Дишан пихнула меня локтем в бок. Ну да, рука моя уже почти в норме, так что всякое трепетное отношение ко мне у целительницы пропало.
Какое-то время не могла сообразить, где я. В голове стоял туман, и общее состояние было такое, что когда я попыталась приподняться на сидении, чтобы заглянуть в окно, меня повело немного в сторону.
- Дишан, - сказала я хриплым голосом умирающего, - мне кажется, ты переборщила с лекарствами.
- С чего ты взяла? - недовольно спросила Дишан, по возможности изящно выбираясь из кареты. Дверцу для неё держал слуга в кроваво-красной ливрее.
- У меня состояние, как после недели бессонной подготовки к проверочным, - пожаловалась я, похлопывая себя по лбу, в бессознательной надежде запустить работу мозга путем такой нехитрой стимуляции.
- Просто ночами нужно спать, а не мечтать... о кое-чем, - сказала мне Дишан, окидывая слугу недоверчивым взглядом.
Я поняла, что под «кое-чем» она имела в виду Ская. Она посмотрела на меня и поняла, что я все поняла. Один только слуга ничего не понял. Впрочем, лицо у него было такое бесстрастное и бессмысленное, что он вполне мог оказаться шпионом. Я о таких читала в «Первом Роде» Ротика Вола, единственном художественном произведении, разрешённом к прочтению обучающимися в Академии ан-кей.
Вместо ответа я постаралась сделать такое же невыразительное лицо, как у шпиона в ливрее. Дишан, глядевшая на меня через открытую дверцу кареты, коротко рассмеялась, развернулась и пошла куда-то по своим делам.
Все меня бросили. Я осталась совсем одна.
Перекатывая в своем затуманенном разуме эти трагические мысли, как маленькие камушки, я прислонилась к холодному стеклу каретного окошка и закрыла глаза. Менку или две ничего не происходило, а затем ставшая мне почти родной дверца распахнулась. И я выпала из кареты прямо в руки Дирана.
Я разглядела его большие глаза, казавшиеся черными на белом лице, удивленно поднятые брови, блестящие пряди смоляных волос, выбившиеся из прически. Успела ещё пожалеть, что это не Скай. И потеряла сознание.
Глава 9.
Скай.
Отделавшись от знакомых селян, постаравшись при этом не показаться им грубым, я поспешил направить коня в сторону нашего коттеджа. И вот, наконец, я его увидел.
Родной дом вызывал у меня двоякие чувства. Воспоминания детства, довольно счастливые, затмевались воспоминаниями юности, мрачными и тяжелыми. Смерть отца нанесла тяжелый удар по нашей семье. Потеря, такая острая, что мать до сих пор, вспоминая о ней, уходит в свою комнату, чтобы поплакать в одиночестве. Моя сестра, Селина, отца помнила плохо, ведь когда он умер, ей было семь. Оставшиеся у неё воспоминания о «добром и большом» мужчине, как она мне однажды призналась, казались ей чем-то вроде приятного сновидения.
Я же отца помнил отчетливо. Он любил проводить со мной свободное время, учить меня, разговаривать со мной. Его смерть стала для меня трагедией, поделившей мою жизнь на две части широкой черной лентой.
Моей матери пришлось тяжелее всех. Она не только потеряла любимого мужа, отца своих детей, но и осталась практически без поддержки - дядя Санроден вовсе не был расположен к излишней щедрости. Скрепя сердце, он дал своему секретарю указание организовать похороны, прислал небольшую сумму денег «на траурные одежды», и был таков.
Наши доходы, и без того скромные, во время неразберихи после смерти отца упали до минимума. Моей матери пришлось спешно постигать науку управления капиталом, которую отец намеревался преподать мне, когда я подрасту. К счастью, двое близких друзей отца пришли ей на помощь. Так что, в конечном счете, всё пришло в норму.
Сад вокруг дома был таким же запущенным, как во времена моего детства. Моя мать, любившая детей, собак и готовку, к копанию в земле была совершенно равнодушна. Приходящий раз в неделю садовник, кажется, тоже.
Сам дом, он же «коттедж», двухэтажная кирпичная постройка, вмещавшая в себе восемь комнат: четыре спальни, две гостиные, столовую и кухню, выглядел довольно жизнерадостно. Мама писала мне, что в прошлом месяце они его подлатали. Сейчас это было заметно по обновленным, сияющим белизной наличникам на окнах, прозрачным стеклам в них, все из которых были целыми, и умело заделанной трещине в западной стене.