— С Джудит все хорошо? — Доун одним глотком допила кофе, поморщившись, и выбросила стаканчик.
— Да, девочка сильная и здоровая, почти не плачет. Она пробудет здесь еще три дня, мы хотим понаблюдать за ней.
— Хорошо, — Доун привстала и чуть не застонала от боли, пробежавшей по затекшим ногам, — я оставлю вам свой номер телефона, звоните в любое время. Сенатору, когда проснется, вызовите машину. Вот номер водителя, он приедет сразу, как скажете. Спасибо.
— Вам спасибо, — медсестра мимолетно улыбнулась, — приложите к руке лед, должно помочь.
Доун шагнула в раздвижные двери, проклиная туфли и отчаянно мечтая снять их и швырнуть в ближайшее мусорное ведро. Она дойдет до машины, а потом снимет их. Она сможет.
Внезапно на нее налетела целая толпа журналистов, тыча ей в лицо микрофоны, ослепляя вспышками камер и выкрикивая какие-то вопросы.
— Без комментариев, — бормотала Доун, упрямо прокладывая себе путь к машине.
— Правда, что жена сенатора Граймса умерла? Независимый источник сообщил, что роды были трудными и ее сердце не выдержало. Мисс Лернер, так и было? — затараторил кто-то.
— Кто вам сказал? — Доун на мгновение остановилась.
— В больнице сообщили, что миссис Граймс и младенец умерли, это правда? — подхватила другая журналистка, и они замерли, чуя сенсацию.
— Без комментариев, — повторила Доун, — сенатор Граймс просит уважать частную жизнь его семьи.
Сев в машину и дернув ключ зажигания, девушка вырулила со стоянки возле больницы и выехала на шоссе. Прошло минут десять, прежде, чем она осознала, что едет туда, где сможет побыть с самым дорогим на свете человеком. И обрести хоть какое-то подобие душевного равновесия.
Пробежав по траве, чуть пожухлой от стоящего зноя, Доун упала на колени, обняв серую могильную плиту и зарыдала громко, отчаянно, больше не заботясь, что ее кто-то увидит или услышит.
— Бабушка, что же теперь делать? Как я скажу Карлу? И что будет с малышкой? Она раздражала меня, видит Бог, но… Теперь она умерла и мне так больно, словно я виновата. Что бы ты сделала, скажи? Ты точно знала, как поступить, помоги мне… пожалуйста, бабушка!
Выплакавшись, она пошарила по траве в поисках сумочки, но вспомнила, что оставила ее в машине. И тут раздался голос, который словно разряд молнии прошел через нее, взволновав и очаровав одновременно:
— Могу одолжить свой.
— Что? — Доун приподняла голову, всматриваясь в мужчину, стоявшего неподалеку.
— Платок. Вы же его ищете? Простите, не хотел подслушивать, но я… — он кивнул на соседнюю с бабушкой Роуз серую гранитную плиту.
— Спасибо, — проговорила Доун, — за платок. Я… я вас не заметила, так что…
Он улыбнулся, протягивая ей белоснежный льняной квадратик и девушка высморкалась, внезапно застеснявшись своего распухшего носа и красных глаз. Но он словно не заметил, рассеянно изучая ее из-под полуопущенных век. Он был необыкновенно красив со своей кожей цвета молочного шоколада, темными пронзительными глазами и аккуратной бородкой, странно контрастирующей с гладко выбритой головой.
— Вы пришли к бабушке, не так ли? Роуз Кэролайн Лернер — красивое имя. А ваше? — спросил он.
— Доун, — ответила она, завороженная бархатистыми переливами его голоса, — а вы… кого навещаете?
— Отца, — произнес он, — кстати, меня зовут Иезекииль. Странное имя, согласен. Смешное. Если расхохочетесь, я не обижусь.
— О, что вы, — Доун робко улыбнулась, — у ваших родителей была фантазия, это… даже мило.
Попытавшись подняться с травы, она потерпела бы сокрушительную неудачу, если бы Иезеииль предусмотрительно не подхватил ее под руку, одним элегантным движением поставив на ноги и придерживая за руку, пока она балансировала в неудобных туфлях. От него пахло дорогим парфюмом и, кажется, корицей.
— Спасибо, — Доун почувствовала, как щеки вспыхнули румянцем, — мне пора. Было приятно познакомиться, Иезекииль.
— Просто Из, — подсказал он, — счастливо, Доун. Надеюсь, что все ваши слезы остались здесь и бабушка Роуз нашептала вам верное решение.
***
Эми бесцельно щелкала пультом телевизора, гадая, встала ли Андреа, трезва ли она или уже успела выпить. Прошло несколько месяцев со дня благодарения, и сестра держалась почти молодцом, напиваясь не каждый день. Но срывы случались, и Шейн совсем не помогал, пропадая на работе и в командировках. А еще она точно была уверена, что вешалка Граймс беременна именно от него. Недаром держалась так вызывающе-отстранено, а Шейн весь вечер не сводил с нее измученного взгляда, в котором порой загоралось настоящее безумие, пугавшее Эми.
— Помощница Лори Граймс не подтвердила, но и не опровергла слухов о ее смерти, но вы и сами видите, уважаемые телезрители, насколько подавленной и растерянной выглядит Доун Лернер. Прибывший не так давно сенатор Рик Граймс так и не вышел для официального объявления, что выглядит очень подозрительно…
Вскочив, Эми жадно вслушивалась в слова нескольких корреспондентов, и все они наперебой говорили, что Лори Граймс умерла при родах, и ребенок, скорее всего, тоже.
— Неужели правда? — воскликнула Эми, стараясь сдержать торжество. Если она мертва, то браку Энди ничего не угрожает. Все останется, как прежде.
— Что правда? — Шейн возник на кухне, тут же устремившись к холодильнику, из которого он извлек бутылку воды. Глядя, как он жадно пьет, Эми раздумывала.
— В новостях говорят, что Лори Граймс умерла… может, перепутали что, — небрежно произнесла девушка.
Чертыхнувшись, Шейн выронил бутылку и, не замечая, как по полу растекается вода, выхватил у нее пульт.
— Какой канал?! Ну! — рявкнул он.
— Кажется, си эн эн, а может, и десятый, — выдохнула Эми, дернувшись от страха. Она еще не видела его таким. Губы побелели от ярости, а глаза горели диким, сумасшедшим огнем.
— Если это шутка, то нихрена не смешно! — прорычал Шейн, щелкая каналами.
Найдя нужный, он прибавил звук до максимума.
— Информация подтвердилась в телефонном разговоре с личным секретарем сенатора Граймса, — печально вещала женщина-репортер, — миссис Граймс, которой было всего тридцать пять лет, умерла сегодня утром об обширного кровотечения, вызванного преэклампсией. Ребенок, а это девочка, в порядке. Сенатор пока не дает никаких комментариев, но мы скорбим вместе с ним…
— Твою мать! — простонал Шейн, выключая телевизор и падая на стул.
— Боже, это так ужасно… — протянула Эми, глядя, как муж ее сестры прячет лицо в ладонях и издает странные звуки. — Ты что, плачешь, Шейн?
— Нет! — он с усилием выпрямился. — Нужно поехать в больницу. К Рику. Даже представить не могу, в каком он сейчас состоянии, наверное, с ума сходит. И Карл… с кем, интересно, Карл?
— При чем тут ты? — взвизгнула Эми. — А Андреа? Мог бы хотя бы заглянуть к ней!
— Толку? — Уолш пожал плечами. — Она спит. Пьяна в стельку.
— Она твоя жена, а ты… — выдохнула Эми.
Шейн, сузив глаза, подошел к ней поближе и больно схватил за руку повыше локтя.
— А ну, повтори! Что ты имеешь в виду, маленькая мисс «я лучше знаю как тебе жить»?
Эми поняла, что он в ярости, но уже не могла остановиться:
— Я знаю, что ты трахался с Лори Граймс, и что ты думаешь, что это твой ребенок. Она умерла и я рада! Тебе там нечего делать, Шейн. Или ты хочешь, чтобы Рик все узнал? Я могу рассказать ему, но разразиться такой скандал! Как же, Шейн Уолш, пример для подражания, женатый человек и правильная и чистенькая миссис Граймс. От твоей репутации и репутации сенатора ни останется ни следа, так же, как от вашей так называемой дружбы! Твои акции опустятся в цене быстрее, чем ты скажешь «я сожалею».
— Ах, ты, маленькая сучка! — Шейн отпустил ее, брезгливо отряхивая ладони. — И откуда в тебе столько злобы, Эми? Тебя не касается моя личная жизнь. Только посмей открыть рот…
— Посмею, вот увидишь, — прошипела Эми, — моя сестра — вот о ком ты должен думать!
— Да что ты? А она думает обо мне? Или только о бутылке? — горько произнес Шейн. — Если девочка от меня, то я хочу растить ее сам, поняла?