Учитывая, сколько уже времени я не скрываю свои интересы, не припоминаю, чтобы кто-то из друзей или товарищей по команде высказывал мне претензии по этому поводу. И, честно говоря, никого из них не касается тот факт, с кем я сплю.
А, в нашем случае, Рейна.
На лице Кирана играет очередная усмешка, и он скрещивает руки на своей скульптурной груди:
— Так они тебе и сказали, ага.
Ок, вполне возможно.
— Да ладно тебе, Грейди. Ты ведь не один из них. Многие шлепают по задницам своих товарищей. Перестань быть гомофобом из-за того, что тебя совершенно не касается.
— Не касается?! — взрывается от возмущения Рейн. — Это практически сексуальное домогательство, Ривер! За такую хрень тебя могут выгнать из команды, если кто-то решится подать жалобу! — со всей свирепостью огрызается он. — А значит, это еще как меня касается. Я перевелся сюда не для того, чтобы играть в команде с хреновым КьюБи. В этом году мне любым способом нужно заполучить этот чертов перстень победителя, так что сделай всем нам одолжение — держи гребаные руки при себе.
— Похоже, тебе было на него плевать, когда ты выворачивал мне запястье на поле. — Будучи тем еще засранцем, я ухмыляюсь и отпускаю еще одну насмешку: — На самом деле, я не думаю, что твое поведение имеет какое-то отношение к перстню. Все дело в том, что мои руки касаются не твоей задницы. Я прав? Ты ревнуешь?
Забавно, как от моего комментария глаза у Кирана практически вылезают из орбит. Пусть и глупо, но мне доставляет удовольствие видеть его дискомфорт.
— Что? Нет, нет, — бормочет Рейн, обводя взглядом раздевалку.
Он смотрит куда угодно — на пол, шкафчики, скамейку — только не на мое лицо.
Какого черта?
Да быть того не может...
Но румянец на лице Кирана, и его бегающий взгляд лишь подтверждают мои слова. И честно говоря, меня шокирует это открытие.
— Подожди, ты, что, серьёзно ревнуешь? — Я не могу скрыть неверия в своем голосе.
Янтарные глаза Кирана в мгновение ока встречаются с моими. Он достаточно быстро берет себя в руки, но я-то знаю, что видел. Знаю, что прав.
— Нет, с чего бы мне ревновать? Кому я тут распинался о неловкости?..
Неловкости… Ну да, конечно.
Я ухмыляюсь, поймав Грейди на лжи, которая, словно водопад, извергается из его рта.
— Мы здесь только вдвоем, Рейн. Ты можешь снять свою маску, — шагнув в личное пространство Кирана, я прижимаю ладони к шкафчику по обе стороны от его головы, тем самым заключая парня в клетку. — Так вот откуда такая реакция? Поэтому ты не ударил меня и не сделал ничего, кроме как сжимал мою шею? Ты хочешь меня только для себя, да, детка? — Рейн изучает меня взглядом. От паники в его глазах мне хочется улыбнуться. Я делаю глубокий вдох, практически наслаждаясь ароматом его страха. Какие перемены. Вы только гляньте. — Знаешь, это нормально — признавать правду. Тем более, что я не возражаю против некоторого действия. — Прикусив нижнюю губу, я убираю руку со шкафчика и хватаю Рейна за подбородок.
Дыхание вырывается из Грейди короткими рваными вздохами, когда мой взгляд скользит по его лицу, останавливаясь на скулах, нижней части лица, губах.
Верхняя немного тоньше, чем нижняя, но все равно идеальна, и мне ужасно хочется к ней прикоснуться.
Должно быть, Киран замечает, что его рот привлек мое внимание, потому что хватает меня за подбородок и дергает вверх, заставляя встретиться с ним взглядом.
— Если ты меня поцелуешь, клянусь жизнью, я убью не только тебя, но и всех, с кем ты когда-то встречался. — Его рык не имеет ничего общего с обычными нападками, и когда я скольжу пальцами вниз по косым мышцам, клянусь, что ощущаю, как Киран дрожит.
— Ты сегодня полон угроз смерти, да, детка?
— Ривер, черт тебя дери, клянусь…
— Расслабься, — успокаиваю я, обрывая его протест. — Кто говорил о поцелуях?
Затем стряхиваю руку Рейна со своего лица и наклоняюсь вперед, потираясь носом об его скулу. Крепче сжимая подбородок Грейди, я отвожу его голову в сторону, чтобы предоставить себе доступ к шее парня. Мои губы касаются пульсирующей вены — прикосновение легче перышка — и на этот раз Рейн действительно вздрагивает.
Я ухмыляюсь, прежде чем прикусить ключицу, свободной рукой касаясь края полотенца, обернутого вокруг его талии, и медленно продвигаясь к узлу, удерживающему ткань вместе.
— Больше всего мне хочется оставить на тебе следы, на которые не способен поцелуй.
А потом я опускаюсь на колени, разрушая единственный барьер приличия, который был между мной и Рейном.
Глава одиннадцатая
Киран
По моим венам проносится паника, когда полотенце скользит вниз, приземляясь на пол, между нами.
Нет, не между нами. Под ним.
Потому что гаденыш стоит передо мной на коленях и смотрит на мой член, как на леденец. Словно только и ждет, чтобы провести по нему языком.
И это еще не самое худшее.
К своему ужасу, я тверд. Тверже камня. Гранита. Алмаза, мать его.
Нет, нет, чтоб меня! Нет!
Ривер ухмыляется, прежде чем обхватить мои бедра прямо под ягодицами, и мне приходится ухватиться за стенку шкафчика, чтобы не потерять равновесие. Потому что взгляд, которым он на меня смотрит — на мой член — как у ребенка рождественским утром. И весь мой мир фактически кренится на бок.
— Похоже, ты все же готов принять мое предложение, да, детка? — усмехается он, прежде чем скользнуть языком по головке в мучительно мучительном темпе.
С моих губ срывается неконтролируемый стон, и я проклинаю себя — и его — за то, что оказался в таком положении. У меня бледнеют костяшки пальцев, когда Ривер проводит языком от основания к головке одним долгим томным движением, задевая чувствительную нижнюю часть.
Это и мучение, и блаженство, завернутые в один шестифутовый пакет.
— Черт, — выдыхаю я.
Мои глаза умоляют закрыть их и позволить разуму насладиться блаженством, которое я испытываю. Но я не могу отвести взгляд.
Прежде чем успеваю сделать хоть движение, чтобы оттолкнуть Ривера, потому что это то, что я должен сделать, его язык путешествует вдоль одной из моих косых мышц. Сначала скользит вниз, останавливаясь чуть выше паха, а затем снова вверх по другой стороне. Ривер обращает особое внимание на строчку текста на моем бедре, покусывая татуировку своими идеально ровными зубами, прежде чем провести языком по следам, которые оставил.
— Добро сгубить нас может, грех — спасти, — обдавая кожу горячим дыханием, читает он в слух цитату Шекспира, выведенную готическим шрифтом.
Ту, которую я набил в день своего восемнадцатилетия, для того чтобы помнить поганую правду: мерзкие и продажные ублюдки всегда будут пробиваться наверх, а хорошие люди никогда не получат заслуженных почестей.
Уж мне ли не знать. Я лично видел эту неприглядную правду. И, к своему стыду, воплотил ее в жизнь.
Ривер покусывает слово «грех», и, Боже… реакцию моей плоти можно назвать именно так.
Грешной.
От его прикосновений покалывает каждый дюйм моей кожи. Даже там, где Ривер не касался. С каждым взмахом его языка и покусыванием зубов, по венам струятся огонь и лед, и разум замирает от эйфории.
Удовольствие, которое вызывает агонию и отвращение к самому себе.
Господи, я умер и попал прямо в ад.
Двигаясь вниз от моего пупка, Ривер скользит губами по тонкой дорожке, ведущей обратно к моей умоляющей о внимании эрекции.
— А я-то думал, что не нравлюсь тебе, — смеется Леннокс мне в лицо. Его голос хриплый и пронизан желанием.