— Рейн... — начинает Ривер, но я качаю головой, отстраняясь.
Мое движение отвлекает его достаточно, чтобы он позволил мне продолжить:
— Он был вполне удовлетворен этим еще год или около того. Но время шло, и пока отчим сосал мне, то постепенно начал добавлять свои пальцы. Вместе мы узнали, что мне нравится массаж простаты задолго до наступления половой зрелости. То, о чем я не должен был узнать еще ближайшие четыре или пять лет. — Я делаю паузу, чтобы вдохнуть мужской запах цитрусовых и соли, исходящий от Ривера, а он начинает выводить узоры подушечками указательного и среднего пальцев на моем лбу, разглаживая морщинки. Даже в такой момент я не могу не наслаждаться покоем, который дарят мне эти прикосновения. Пусть даже на мгновение. Мое горло сжимается от слов, которые должны последовать дальше. Слова, которые я никогда не смогу забрать назад, после того как они прозвучат. — На двенадцатый день рождения, моим подарком стал анальный секс. Я пытался его остановить. Но мои усилия оказались тщетны, так как в том возрасте я был еще очень мал и ничего не мог сделать. Только просить и умолять. У меня не было ни единого шанса. Отчим нагнул меня, приковал наручниками к изножью их с матерью кровати и грубо трахнул. — Мышца на лице дергается, пока я продолжаю выдавливать слова, пытаясь сосредоточиться на звуке глубокого дыхания Ривера. — Боже, как же мне было больно. Конечно, перед этим он растянул меня пальцами. Но мне было всего двенадцать. А вскоре, может, через неделю или две, отчим заставил меня трахнуть его самого. — Я издаю невеселый смешок. — Это мне нравилось гораздо больше, чем ощущать ублюдка в себе. По крайней мере, я мог трахнуть его также жестко и быстро, чтобы он почувствовал хотя бы каплю боли, которую причинял мне. И знаешь, что? Мне понравилось, как будто ненависти к себе и так было недостаточно. — Мой голос срывается на последних двух словах.
Вот они, мои стыд и горечь. Лежат как на ладони. По крайней мере, те, которыми я готов поделиться.
Риверу не нужно знать о череде девушек, с которыми я спал, когда мне исполнилось четырнадцать, лишь бы только заглушить боль. Ему не нужно знать, что я топил демонов, вызванных этим ублюдком, в таблетках, дури и выпивке, чуть не потеряв стипендию Клемсона. Как и не нужно знать о том, что истинная причина, по которой я сменил университет в середине своей карьеры, заключалась в очередном побеге от реальности. Ему не нужно знать, что за несколько недель до того, как мне предложили этот перевод, я был готов совершить самоубийство и, наконец, сбежать навсегда.
Риву не нужно знать, что я смотрел в дуло пистолета...и, черт возьми, не смог нажать на курок.
Ему не нужно знать, что он был прав. Я чертов трус.
Риву не нужно это слышать.
Не сегодня.
Никогда.
— Когда все прекратилось? — тихо спрашивает Ривер после молчания, которое кажется вечностью.
— Когда мне исполнилось четырнадцать. Я достаточно вырос за лето перед старшей школой благодаря футбольному тренировочному лагерю. Однажды ночью отчим снова ко мне пришел, и когда я начал сопротивляться, то сумел от него отбиться. Отправил в больницу с парой сломанных ребер.
— И он больше никогда не пытался?
Я киваю:
— Но было уже слишком поздно. Он забрал мои первые ощущения. Каждое из них.
Я прижимаюсь лбом к лбу Ривера. Закрывая глаза, я улучаю момент, чтобы просто дрейфовать.
Быть здесь.
С ним.
Только вдвоем.
— Но он ведь забрал не все. Ему не достался твой первый поцелуй. Он не был тем, от кого твое сердце выпрыгивало из груди. Он не стал твоей первой любовью. И определенно не получит ни одного из твоих поцелуев, — шепчет Рив, его теплое мятное дыхание обдувает мои губы.
— Возможно, это и правда. Но он отнял у меня все. Не только мои первые ощущения. Он забрал мой рассудок. Заставил меня сомневаться во всем, что касалось моей идентичности. Кем я являюсь как мужчина. Что мне нравится, когда дело доходит до секса. Кого я... — Я обрываю себя, прежде чем произнести слово «люблю».
Ривер снова и снова проводит пальцами по моим волосам и нежно целует меня в шею:
— Ужасно слышать, что все это случилось с тобой, Рейн. Я мог бы сказать, что ты стал сильнее, но думаю, тебе не хотелось бы это слышать.
— И ты бы оказался прав, — бормочу я, играя с пальцами его руки. — Мне не нужно было становиться сильнее. Я был всего лишь ребенком. Мне просто…
— Хотелось заботы.
Я отстраняюсь, и мои глаза встречаются с его бирюзовыми. В них я вижу то родство и понимание, которого никогда не испытывал в своей проклятой жизни. Откуда Ривер знает, о чем я думал и что хотел сказать? Наверное, никогда не пойму.
Наш частый секс тут не при чем. Как и то, что мы оба относимся к секс-меньшинству, которого так стараются избегать, хотя лишь один из нас честен с самим собой.
Все это могло бы нас сблизить. Но наша связь гораздо глубже.
Ривер попал в мою кровь.
Он отодвинул слои, до которых никто не осмеливался дотронуться.
Рив терпит мою капризный характер почти четыре недели в лесу посреди гребаных гор.
Он видел хорошее, плохое и отвратительное. И остался.
Не то чтобы у него имелся выбор. Но ему не нужно было прилагать столько усилий.
И все это, несмотря на то, как я себя вел с ним, с тех пор, как узнал, что Рив би.
Мое сердце болит от этих мыслей.
Черт.
— Точно, — шепчу я, не сводя с Ривера глаз.
Я все еще голый после нашего недавнего секса. Рив быстро сбрасывает свое нижнее белье, выскользнув из-под моей хватки. Он толкает меня на подушки и нависает сверху, обхватывая руками мою голову. Его мягкие губы прижимаются к моим в нежном поцелуе, прежде чем скользнуть языком по контуру, умоляя о входе.
Не желая отказывать Риву ни в чем, я открываю рот и жадно принимаю все, что он дарит. Мой член снова твердеет от ощущения его языка, переплетающегося с моим, и тела, нависающего надо мной.
Черт, я в полной заднице.
Ривер покусывает мою нижнюю губу, оттягивая ее, прежде чем перейти от рта к линии подбородка, а затем к шее. Он скользит рукой между нами, заключая оба наших члена в свою хватку и двигаясь длинными, медленными рывками.
Не то чтобы мне нужна была прелюдия, я и так тверже камня.
— Черт, Рив, — выдыхаю я, стиснув зубы. Ощущение наших членов, трущихся друг о друга, восхитительно.
Слишком приятное.
Жаль, что хорошее не может длиться вечно.
— Меня убивает то, через что ты прошел, детка. Никто не стал за тебя бороться, не постоял за тебя, — говорит Рив, целуя меня в грудь. — И, хотя я опоздал, чтобы спасти девятилетнего Рейна, сейчас я рядом. — Даже в тени его бирюзовые глаза говорят больше, чем слова, которые он повторяет еще раз. — Я нашел тебя. Я здесь и обещаю всегда быть твоей тихой гаванью, пока тебе это нужно.
Его заявление посылает волны желания, бушующие в моих венах, побуждая меня к действию.
Я обхватываю обеими руками его заросший щетиной подбородок, острый, словно высеченный самим Богом, и притягиваю к себе в обжигающем поцелуе. Отчаянном. Требовательном. Совершенном.
Меняющим сознание.
Моя душа умоляет об этом. О большем. О нем.
Господи, я просто его хочу. И мне все равно, становлюсь ли я от этого геем, би или кем-то еще.
Сейчас это не имеет никакого значения.
Пока я все еще теряюсь в нашем поцелуе, Ривер меняет позу, скользнув ладонью, что гладила наши члены, вниз — обхватывая мои яички и лаская их со знанием дела. Я начинаю блуждать руками по его телу и инстинктивно чувствую, как его палец скользит к моему сфинктеру.
Нет.
Ривер откидывается назад и одной рукой хватает меня за подбородок, в то время, как пальцем другой все еще кружит у моего входа. Он заставляет меня встретиться с ним взглядом, осознавая мою панику. Взгляд Рива, полный похоти и желания, смягчается, когда он замечает страх, написанный на моем лице. Уверен, Ривер чувствует, как нервы гудят в моем теле, и ощущает гул в своем собственном — там, где соприкасается наша кожа.