— На Ниагаре? — упавшим голосом переспросил Дик. Воистину, понять этого человека невозможно. — Нет…
— Странно. Поразительное место. Если долго слушать воду, начинаешь разбирать в ней какой-то мотив… В основном я бы отнёс это к морю, с волнами проще договориться, но и у водопада есть своя мелодия, — Ричард слушал, представлял и держал в голове, что это всё неспроста. — Вы любите шум дождя?
— Очень, — не соврал он.
— Отлично, теперь представьте тот же звук, усиленный многократно, и добавьте фоном вашу любимую песню. Примерно такое впечатление могло бы сложиться у вас от водопада, — заключил Рокэ и добавил: — Литры воды, льющейся непонятно откуда, и слабо просвечивающая за ними мысль. Ричард, это ваша теоретическая часть. Прямо сейчас вы садитесь на моё место, берёте тряпку, энциклопедию и вытираете воду. Досуха не обязательно. Ваши последние слова?
— Можно я перед этим схожу за кофе? — обречённо попросил Ричард.
Ближайшие автоматы были внизу, столовая — в соседнем корпусе, путешествие грозило затянуться надолго. Скользнув взглядом по настенным полкам, Рокэ словно из ниоткуда вытащил кофейник.
— Только осторожно, — предупредил проректор. — Эта вещь принадлежит господину Дораку.
***
Марсель не собирался ничего подслушивать, боже упаси, но куда деваться, если заговорщики встали прямо у него под дверью?! Ладно, заговорщики — громко сказано, это всего лишь великолепная госпожа Матильда с её безбашенным внуком, но неужели нельзя было отойти в сторонку? Если Валме в кабинете, дверь всегда приоткрыта. И сейчас она именно что приоткрыта. Весь мир сговорился против его желания поработать, кошмар…
А поработать было над чем. Шекспир сам себя не проанализирует, а проанализированный филологами-второкурсниками Шекспир каждый год то ли забавил Марселя, то ли приводил в священный ужас. Образ Гамлета, например, колебался между романтической тряпкой и мужественным расхитителем гробниц. Валме преданно любил литературу, но не то, как её трактовали другие. Что поделать — работа…
— Твою кавалерию, — воскликнули за дверью. — Ну и дрянь.
«Вот и я так думаю, дорогая Матильда», — подумал Марсель. Они с деканшей взаимно друг друга недолюбливали, но эта женщина всегда говорила очень умные вещи. Как сейчас, например, и Валме не шутил.
Нужно заняться Шекспиром, раз уж ленишься встать и захлопнуть дверь. Трагически вздохнув, Марсель вчитался в чью-то пламенную речь. Студентка ссылалась на один из сонетов великого автора, один из тех, которые Валме любил сильнее прочих и в оригинале знал наизусть. Как-то раз они болтали о литературе с Рокэ (практически единственный собеседник, который не только был в состоянии о литературе болтать, но и читал её лично) и поспорили, кто прочитает сонет наизусть. Чтобы было справедливо, начинали хором. Марсель был в своих силах уверен и довёл дело до конца, Рокэ то ли забыл, то ли не знал с самого начала и в какой-то момент переключился и дочитал то же самое стихотворение в переводе на испанский. Алва остался очень доволен собой, Валме не понял ни слова, но вечер был хороший.
— Ты же сама знаешь, бабуш, — продолжалась драма под дверью. Ракан, что ли? Кто ещё может назвать грозную госпожу Алати по-домашнему милым и нелепым «бабуш»? — По-другому никак. Господин Окделл…
«Опять?!» — за последние педсоветов двадцать Марселю ужасно надоела эта фамилия, да ещё и Рокэ утром сказал, что сегодня будет выжимать из Окделла-младшего нормальную теорию.
— Альдо, не дури! — рявкнула Матильда, и литератор снова оценил по десятибалльной шкале, насколько он с ней согласен. Шкала выдала одиннадцать. — Конечно, бабка тебе не указ, да и Робер ничего не скажет, потому что не догадается, но это — перебор. Твори, что хочешь, в пределах разумного, и не пытайся переть на себе весь мир — мир как-нибудь без тебя справится…
— Не понимаю тебя, честное слово! Ты же тоже его не любишь…
«О ком это они? — задумался Марсель, уже отбросив работу и заинтересованно подслушивая. — При всём уважении, эта женщина кого угодно может загонять, включая своего благоверного Адриана…»
— Разве что потому, что уже замужем, — фыркнула госпожа Алати. — Нет, Альдо. Просто нет. На чём ты помешался больше — на идеальном универе или на разнесчастном Окделле?
— А в чём разница? — спрашивал Ракан. — Они друг друга олицетворяют. И если Эгмонта здесь уже нет и не будет, то сделать то, что он задумал, я смогу. Не один, за мной пойдут многие, если не все. Честное слово, бабушка! Ты знаешь, о чём речь! Что в этом плохого? Если два каких-то бюрократа возомнили, что им всё по плечу…
«Два каких-то бюрократа» навели Марселя на мысль о Дораке и Алве, разве что потому, что больше в этом богоспасаемом универе бюрократить было некому — и нечего.
— …тебя не касается, — выдохнула Матильда. — Третий вариант: помешался на себе. С чего ты решил, что знаешь абсолютно всё? Так же, как когда-то давно решил твой обожаемый Эгмонт!
«Ну, хватит», — решил Марсель и отправился к двери. Готти приподнял уши, но не проснулся — счастливый мальчик. Судя по звукам и движению теней, раздосадованный непониманием бабушки Ракан от души стукнул кулаком по стене. По его, Марселя Валме, стене! Это был конец.
— И если ты не блефуешь, я сама к нему подойду и… — Матильда осеклась, Альдо застыл в позе каменного изваяния, и Марсель понял, что он снова великолепен. На пороге своего кабинета и с максимально грозным выражением лица. Так эффектно появляется разве что Рокэ! Дело за малым — сказать что-нибудь такое…
— По голове себе постучите, — ослепительно улыбнулся Валме. — Хорошего дня, господа.
========== 9. Квентин. Робер ==========
Комментарий к 9. Квентин. Робер
Royal Republic - Any Given Sunday
Квентин ненавидел кофе из автомата. Это чувство было равносильно тому, что испытывает привыкший к листовому чаю человек, который вынужден пить чай из пакетика, и, наверное, в несколько раз сильнее. Только вот выбора у председателя отдела кадров не осталось: он всё надеялся, что Рокэ вернёт кофейник и покупать новый не придётся, а Рокэ не возвращал. Дорак догадывался, что слухи о бесчеловечном коварстве Алвы основаны не на пустом месте, но чтобы настолько…
Сначала пришёл Моро: кот окинул Квентина презрительно-подозрительным взглядом и забрался на своё любимое место — подоконник. Документам пришлось потесниться, впрочем, коты умеют вмещать себя куда угодно. Рокэ явился минуты через три.
— Мне начинать сочувствовать юному Окделлу? — осведомился Дорак, по привычке протягивая руку к кофейнику, которого не было. — Или вам?
— Почему же, юноша старается. Хотя «из этого положения втекает» мне понравилось…
— Обычно выводы всё-таки вытекают. У этих Окделлов всё не как у людей, — Квентин даже не пытался пошутить, без кофе ему было грустно. — Рокэ, верните мне кофейник. Я, конечно, нашёл выход, но я скучаю по нему.
— Зато вы стали потреблять вполовину меньше кофе, — не без удовольствия отметил Алва. — Может, чаю?
— Побери вас чёрт, — тоскливо сказал Квентин, — вместе с вашим чаем. Ближе к делу: нам предстоят тяжёлые полгода. Вы готовы к тому, что нас всё-таки накроют?
— Не готов, потому что нас не накроют. Будьте реалистом, Квентин.
— Прозвучало как «оптимистом», но неужели вы так уверены в Олларе?
— Господин ректор не имеет отношения к моей уверенности, хотя, конечно, и на него положиться можно, — заговорил Рокэ, с какой-то издевательской медлительностью разливая по чашкам чай. — После Эгмонта Окделла мы уже ни на что не можем повлиять, остаётся только держаться на плаву и иногда топить балласты…
— А если шторм? — невольно подхватил метафору Квентин.
— Тогда и посмотрим. — Моро элегантно спрыгнул с подоконника, через пару шагов по кабинету запрыгнул на колени первому проректору и заурчал, как маленький трактор. Когда Дорак в первый раз это увидел, то чуть не позволил себе умилиться, а сейчас привык, что котик-убийца ластится исключительно к хозяину с таким же прозвищем. Зато от всей души. Механически почёсывая Моро за ухом, Рокэ продолжал: — У высшего руководства остаётся полгода на то, чтобы разобраться с долгами университета и тем самым успокоить министерство образования. Господина ректора мы с вами направляем верно, остаётся только не совершать ошибок.