— Немного иронично, но то, что мы с вами называем ошибками, большая часть студенчества восприняла бы на ура. Я бы и сам не отказался от корректировок в программе, но не на своём посту… и не в нашей ситуации, — Дорак вздохнул и с неприязнью глотнул чай. — Полгода — небольшой срок, но в то же время просто бесконечный. А если объявится новый благородный товарищ а-ля Эгмонт? И если он будет так же в себе уверен?
— Таких ещё поискать, — Рокэ смотрел на кота и гладил кота, но мыслями, кажется, всё ещё был в кабинете. Во всяком случае, говорил по делу. — Вряд ли это произойдёт, Квентин. Всем преподавателям доходчиво объяснили, что эти полгода мы должны сидеть тихо и не вершить великую революцию. Поэтому мы и пишем эти несуразные исследования и ведём водопадные… прошу прощения, откровенно никчемушные предметы.
— А вы? — прямо спросил Дорак. — Рокэ, я просто по-дружески хочу напомнить, что роль исполнителя взяли на себя вы, и если — или когда — нам помешают, если это произойдёт до того, как ОГУ покончит с долгами, вопросы будут задавать вам.
— Пусть спрашивают, я отвечу. Даже если вытащить на свет всё, что происходило в этих стенах, это выглядит как профессиональное недопонимание собственно Эгмонта и меня. По факту, это и был чисто профессиональный конфликт.
— Только Эгмонт думал о студентах, а вы — об Олларе.
— Мы оба думали о студентах, только Эгмонт хотел утопии, а я… — Квентин едва не зааплодировал: в самый щекотливый момент разговора Алва всё-таки отвлёкся на кота. — В чём дело, Морячок?
— Эгмонт хотел сделать хорошо всем и каждому, более того, он искренне в это верил. Но вы оказались дальновиднее, а ещё вы были более осведомлены о финансовой ситуации нашего университета, и борьба за хорошие условия для студентов обернулась борьбой за само их обучение. Если бы мы всерьёз заявили, что отказываемся от традиционной программы, ОГУ был бы разогнан ещё три года назад. Такое количество оставшихся без альма матер молодых людей было бы абсолютно некуда девать. Убрав одного преподавателя, вы спасли всех студентов, Рокэ.
— Разве что от голодной смерти, — рассеянно отозвался Алва, расчёсывая шерсть на загривке Моро. Дорак с трудом не закатил глаза: помогло только понимание, что на самом деле его слушают, а так бы он не сдержался. Нет, определённо, по части неожиданностей он определённо превзойдёт отца, если не уже…
Квентин невольно вернулся в тот год, день и час, когда они с тогда ещё не первым проректором решали, что делать с Окделлом и его привлекательной, но жутко несвоевременной программой. Эгмонт был благороден, честен и очень упрям, а университет надо было спасать. Они не нашли иного выхода, кроме как избавиться от невинного, но крайне опасного человека, который всего лишь не знал нескольких скользких моментов.
— Оллар сам этого не сделает. Оллара нужно подтолкнуть, — говорил тогда Квентин. — Я могу попробовать, но у нас всего одна попытка.
— Тогда это буду я, — равнодушно предложил Рокэ.
— Вы понимаете, — уточнил Дорак, — что этим возьмёте на себя ответственность не только за увольнение Окделла, но и за всю последующую за этим реакцию? Вас могут возненавидеть…
— Только теперь? У меня накопилось достаточное количество недоброжелателей, их даже можно понять. Да и кто я такой, чтобы лишать людей удовольствия кого-нибудь поненавидеть?
Всё было так, как предполагал председатель, бывший тогда заместителем председателя, только хуже. Их с Алвой, конечно, и раньше обходили десятой дорогой: одного — боязливые учащиеся, другого — опасливые сотрудники. Раздражение и разочарование настроившихся на относительную свободу студентов — это одно, а кривотолки в преподавательском составе — совсем другое. До этого Квентин как-то игнорировал существование Августа Штанцлера, но теперь он стал настоящей головной болью как источник кривотолков дополнительных и упрямый мститель за Эгмонта.
Председатель вернулся в настоящее. В настоящее, в котором ОГУ переживал кульминацию трагедии своего существования, за окном валил снег, а первый проректор Рокэ Алва играл с котом и делал вид, что его это совершенно не задевает.
— Кофе бы… — протянул Квентин.
— Не дождётесь, — мурлыкнул Рокэ под стать своему питомцу. — Думаете застать меня врасплох?
— Нет. Вы разговариваете не со мной, а с котом.
— И он напомнил мне, что пора делать прививку, — Моро мяукнул — Квентин слышал его голос разве что пару раз, посему удивился. — Да, он редко подаёт голос, но это всего лишь подтверждает, что я прав.
— Ну, езжайте на прививку, — вздохнул Дорак. — Я так понимаю, пока кот не будет в порядке, работать вы не планируете.
— Это всего лишь профилактика, так что вы зря переживаете за моё настроение, Квентин. Отвезти Моро в ветклинику может кто угодно. Сейчас я разберусь с этим и вернусь, и мы займёмся очередной научной конференцией…
***
У Робера на руках были водительские права, машина первого проректора и недоверчивый чёрный кот. Когда-то давно, ещё осенью, Марсель вводил его в курс дела и рассказывал, что Моро, он же Моряк, Морячок и Морушка, людей не любит и ласкать его не надо. Что ж, не надо — так не будем, всё равно едем по делу, решил Эпинэ и запустил двигатель. Моро был по всем правилам пристёгнут и прицеплен к специальному сиденью, и он явно не планировал удирать или вести себя нехорошо.
Это неудивительно: перед тем как окончательно доверить кота Роберу, Рокэ проговорил с ним минут пять. Естественно, с котом: Эпинэ получил лишь пару лаконичных инструкций, куда ехать и что говорить. Робер на всякий случай записал и украдкой себя ущипнул: объясняя Моро, что происходит и с кем он уезжает, Алва проявил чудеса разговорчивости, и только необходимость вернуться к Дораку вынудила этих двоих расстаться. Робер почувствовал себя разлучником и последней сволочью, но как-то справился и уехал.
— Можно я включу радио? — чувствуя себя до безумия глупо, спросил Робер у кота. Моро повёл ушами и отвернулся к окну. — Гм, спасибо…
On any given Sunday
When your world is cold and grey
And you’re too tired to stand
I’ll be there to lend a hand…
По иронии судьбы, эта же песня играла пару недель назад, когда они встретились с Марианной в её кафе. Робер улыбнулся и сделал чуть-чуть погромче, не отвлекаясь от дороги и поглядывая на кота.
If you don’t know what to say
Just say the word «I stay»,
If you don’t wanna talk at all
I’m the answer when you call…
Сладкое мороженое, холодный январский вечер, мокрый снег, удивлённое и счастливое любимое лицо, песня, песня, песня… Робер не заметил, когда ушли Марсель и Рокэ, но был до чёртиков им благодарен. За то, что выслушали, за то, что привели, за то, что вовремя оставили. Рокэ знал Марианну несколько лет, и он уж точно догадался бы сразу, о ком идёт речь, но почему Валме заставил повторить рассказ? Тоже знал или просто чувствовал? С него станется, это же Валме… Так или иначе, теперь Эпинэ не сомневался, что ему повезло с коллегами. И, может быть, даже друзьями. Да, литератор казался ему легкомысленным и вредным щеголем, а проректор — коварным и нелюдимым ночным кошмаром всех студентов, но ведь всё не так, совсем не так!
Hold me closer
Cause you and me ain’t going nowhere,
Make me over tonight…
Когда заиграл припев, они вальсировали по закрытому кафе-мороженому, неприлично громко смеялись и почти плакали от счастья. Марианна не вышла замуж, хотя могла. Робер не нашёл её, хотя мог… Раздери его сотня крабов, как же близко он был!
On any given Sunday
I give my heart to you babe,
On any given Sunday…
Машина стояла на светофоре, ещё один поворот — и останется проехать по прямой минут пятнадцать. Заревое шоссе поворачивало на окраине города, и там же находилась ветклиника. Моро сидел спокойно, как будто дремал. Робер подумал о том, как он любит этого кота, эту машину, эту песню, эту жизнь. Подумал — и рассмеялся, как какой-нибудь радостный школьник, потому что он был счастлив. If you need somebody, If you need someone… Let me be that body, Let me be that one…