— Поверьте мне, это вряд ли была стопроцентная инициатива ребёнка, — пробормотал Валме, якобы полностью погрузившись в работу. Квентин был уверен, что он слушает внимательнее, чем на педсовете.
— Догадываюсь, но определённость всегда хороша, и неважно, откуда она взялась. Меньше сомнений — меньше проблем… Да, Валме, я бы хотел вас попросить свести на нет все упоминания ректора. На него любят ссылаться в выводах, но лучше оставить от Оллара только его подпись.
— Вы его совсем разлюбили? Бедняга ректор.
— Не в этом дело. Ему всё-таки не удалось произвести должное впечатление на господ чиновников… К сожалению, ректор олицетворяет университет, сколько бы людей ни действовало за него за кадром. Теперь они уверены, что подловят нас не столько на долгах, сколько на каком-нибудь давно забытом тёмном деле. У ОГУ самого по себе долгая история, ещё до Фердинанда.
— Я, конечно, могу, но это разве не традиционная модель таких отчётов? Дифирамбы ректору, краткий пересказ незабвенных достижений, каждый месяц новых, снова дифирамбы ректору.
— Дифирамбы, — улыбнулся Дорак, — можно сократить. За счёт научной работы, например. Приближается защита этого ужасного монстра, я прав?
— Да уж не лев, — благодушно отшутился Валме. — Чем ближе к делу, тем бледнее студенты. Несчастная молодёжь поняла, во что вляпалась, в последний момент.
— В пространное сочинение общего характера, которое придётся раскладывать по полочкам перед комиссией.
— Именно.
Кто бы в министерстве ни придумал эту научную работу, она была кошмарна. Квентин помнил, что раньше в ОГУ принимали по результатам вступительных экзаменов и какого-то расплывчатого эссе — то ли по классической литературе, но с обязательной отсылкой к современным реалиям, то ли по социальной тематике. Он и сам что-то такое писал, но когда это было! Сейчас вступительные испытания упростили, но дикую работу навязали на годы вперёд. Через пару недель первый курс выдохнет свободно, ровно настолько, чтобы надышаться, а потом им любезно напомнят о многочисленных работах по специальности…
— Был бы другой ректор, они бы перед нами на коленях стояли, — неожиданно для самого себя буркнул председатель, переворачивая увесистую папку с отчётом о работе факультета точных наук. Райнштайнер перестарался, впрочем, его тексты почти никогда не нуждались в правке.
— Вы долго держались, любезный Квентин, — похвалил Валме, на глазах Дорака превращаясь в вежливый кусочек льда. — Если вы так завуалированно пытались выяснить, где Рокэ, то он всего лишь на лекции.
— Вы меня восхищаете и пугаете одновременно. Но признайте, что наш общий друг был бы лучшим ректором, и я имею в виду не в сравнении с Фердинандом, а вообще. Фактически, Рокэ и так ректор… Вы знаете, зачем нужна нумерация проректоров?
— А, ещё какие-то есть? — хмыкнул Валме. — Извините, упустил.
— Вот именно. Одну должность — ректора — распылили на нескольких человек, те, в свою очередь, ещё на нескольких, и получилась огромная бюрократическая брюхастая тварь, — Квентин не помнил точно, про какую страну он читал такой вкусный эпитет, но не стал отвлекаться. — Первый проректор на то и первый, чтобы оправдывать свой порядковый номер. Наш оправдывает. Но я не могу понять, почему Рокэ согласился стать объектом притяжения всех скандалов и вытащить университет из капкана и при этом не соглашается принять это скромное повышение. Ничего не изменится.
— И в то же время изменится всё, — Дорак выждал с минуту, но Марсель продолжать не стал.
— Вы в чём-то правы. Если бы тогда, лет пять назад, я знал, что так будет…
— Вот ТОГДА бы и действовали, — ослепительно улыбнулся Валме. Квентин продолжал наслаждаться его перевоплощением, в то же время порадовавшись, что их разделяет стол. — Давайте будем откровенны, дорогой Квентин — момент упущен, и остаётся лишь делать то, что вы уже напридумывали. Если Рокэ каким-то чудом, в которое он, к слову, не верит, согласится стать ректором сейчас, это ничего не изменит.
— Иногда непредсказуемые ходы спасают игру, — не сдавался Дорак. — Поверьте, мне тоже не хочется его заставлять…
— Заставлять? Святые кошечки, — воскликнул Марсель, — я передам ему это слово, хоть посмеётся…
— Валме, вы же любите это место?
— Место, работу или занудных коллег? Конечно, обожаю. У меня, знаете ли, нет в привычках делать то, чего я не люблю. Раз я до сих пор здесь…
— Значит, мы с вами защищаем одно и то же — свой университет. Только я никак не могу понять, откуда взялась пропасть между нашими мыслями.
Квентин понимал, но ему хотелось, во-первых, это подтвердить, а во-вторых — в последний раз попытать счастья. Да, метаться было поздно, да, согласно их совместному плану Рокэ блистательно исполнял роль серого кардинала и плохого следователя, и ещё неизвестно, сколько времени он играл, а сколько — действовал по собственному разумению. Но если вдруг что-то сорвётся с деньгами, вытащить их из бюрократического омута сможет только очень сильная рука, а ректором Фердинанду по-любому больше не быть.
— Пропасть, говорите? — Марсель собрал в охапку оставшиеся бумаги и, как ни в чём не бывало, встал с кресла. — Вы ради своих затей жертвуете проректором, а я на это не готов. Хорошего дня и вечера, господин председатель, а готовые отчёты я пришлю часа через полтора.
***
«Старый кофейник решил короновать тебя через меня», написал Марсель и пихнул телефон в угол стола. Свой стол всяко лучше, чем стол Дорака, а ещё на кафедре есть кофе. И чёрт его дёрнул соглашаться на дополнительную работу?! Впрочем, он Квентину не соврал: работа эта оставалось привлекательной и милой сердцу — подумаешь, учить других складывать буквы или переставлять эти буквы самому… А ведь можно так поставить, что между строк родится два, а то и три дополнительных смысла. Но на эту роскошь требовалось время, а времени у Валме оставалось мало, так что он отложил несвоевременные мысли на полочку и занялся изъятием ректора из отчётов. Какая нелепость — они вынуждены убирать из официальных бумаг главное представительное лицо…
«Я понимаю, что вы оба влюблены в меня, как первокурсницы в Ракана, но эти встречи фанатов лучше прекратить», пришёл язвительный ответ. Марсель хмыкнул и подумал, что шутки шутками, а Дораку доверять нельзя. С него станется в последний момент выкинуть что-нибудь такое, что поломает планы каждой стороны и оставит в выигрыше… да никого не оставит, и выбора тоже. И придётся Рокэ стать ректором. Хотя кого он обманывает, подумал Валме, Рокэ скорее выцапает обратно Эгмонта, чем займёт роскошное ректорское кресло.
— Вас Готти потерял, — сообщила Матильда, заглядывая на кафедру. В кои-то веки Марсель был рад видеть своего декана — не хотелось думать о всяком противном. Как же он ошибался!
— Готти, ко мне. Вас тоже приглашаю, великолепная Матильда, если хотите…
— Спасибо, что пригласили меня на мою кафедру, вы как всегда очаровательны, — злоязыкая дама в долгу не осталась, но она всяко приятнее Дорака! — Бумажки сами разгребёте?
— Уже заканчиваю…
Матильда сидела в своём кресле, задумчиво играя с псом, Готти весело ловил мячик и приносил обратно, а Марсель постепенно догадывался, что от одного неприятного разговора случайно укатился во второй.
— Вы прекрасно слышали наш с внуком разговор зимой, — хрипловато и без вступления начала деканша. — Если помните, речь шла о наёмных ублюдках, с которыми связался Альдо.
— Самое интересное я прослушал, — вежливо ответствовал Валме. — Что за ублюдки?
— Наёмные, твою кавалерию, — огрызнулась Матильда. — У вас всё в одно ухо влетает, а в другое вылетает? Хорошо, что я сразу к Алве пошла…
— У меня даже не влетает, дорогая Матильда. Значит, Рокэ в курсе, — он вспомнил недавний разговор с великим и ужасным и понял, что единственный остался в дураках. — Обидно, знаете ли! А как это было?
— Это было, как вы выражаетесь, печально. Сдаётся мне, что Альдо не нужен был Эгмонт и не нужны сейчас все эти бунтари-молокососы, — разговорилась женщина, а Валме слушал. — Внимание ему надо, причем королевское! Тьфу ты, недоглядела… и Робер недоглядел, куда нам за ним — вбил себе в голову, что самый лучший, а оно оказалось не так.