— И всё это — симптомы? — ужаснулась кузина, привычно побледнев.
— К сожалению. В этом трудность психиатрии — признаю, мне было бы трудно отличить самовлюблённого и честолюбивого человека от душевнобольного, особенно на начальной стадии.
— Спасибо, Ойген, теперь я вспомнил, — кивнул проректор. — Если бы можно было знать наверняка… впрочем, не стоит об этом.
— Пожалуйста, продолжайте, — попросила Катарина.
— Дамы всё ещё не возражают? Всё-таки речь о психических расстройствах, не самая приятная вещь, чтобы обсуждать её после обеда, — убедившись, что Катари проявляет чудеса храбрости, Рокэ перевёл взгляд на Матильду, и тут Робер всё понял.
— Не возражают, — тихо сказала Матильда. Этот голос и побелевшие губы только подтвердили жуткую догадку Эпинэ.
— Как хотите, — пожал плечами Алва. — Профессор Райнштайнер чертовски прав насчёт трудностей. Порой такие вещи игнорируют и запускают, и в какой-то момент становится поздно… Скажем, человек убеждён в верности и непогрешимости своих идей, стремится донести их до общества, нуждается в слушателях. Где пролегает граница между обычной самоуверенностью и маниакальной идеей? К несчастью, известный мне пример не даёт ответа.
— Вы с таким сталкивались? — ахнула кузина. Робер гадал, как пугающаяся каждого куста Катари слушает про всяких шизофреников, а потом понял — дело либо в рассказчике, либо в проявлявшемся ещё с детства сочувствии кузины ко всем и каждому. Конечно, выросши, она стала разборчивее и вполне способна отличить лжеца от наглеца, но мимо несчастных психически больных пройти сможет вряд ли. Не смогла.
— Однажды на родине, давно это было, — Рокэ мог, умел и любил рассказывать интересно, но прямо сейчас он как будто читал вслух сухой учебник, и это Эпинэ не нравилось. — Один товарищ чуть ли не революцию поднял, стремясь доказать всем, что он считает во всем мире правым себя и только себя. Что ж, дело замяли, но через несколько лет этот же человек всплыл в психиатрической лечебнице — оказалось, запустили болезнь.
— Это ужасно, — искренне воскликнула Катари. — Если только время может открыть правду… Как же мы можем знать?..
— Да это же Ракан, — неожиданно пробормотал Валме.
Вот и всё. Робер хотел и не мог смотреть на Матильду. А ещё он хотел и не мог перевести разговор в другое русло, когда слово уже сказано.
— Что ты? — лениво возразил ему Рокэ. — Конечно, крайне назойливый молодой человек, но, думаю, в нём говорит характер.
«Вся проблема в том, что вы так не думаете, — прикусил язык Робер. — И, проклятье, что теперь думаю я сам?»
— А если нет? — вот зачем здесь была кузина! Катари впечатлилась наверняка выдуманной историей Алвы и научно обоснованными доводами Райнштайнера и была готова на всё. — Боже мой, это было бы ужасно!.. Матильда, что вы думаете?
Матильда покачала головой, не сказав ни слова. Она смотрела на Рокэ, и Робер едва не встал между ними, чтобы разорвать эту цепочку совершенно оправданной ненависти. Альдо мог быть распоследним дураком, но он же её родной внук!
— Хочется верить, что ваши выводы опрометчивы, — вмешался Райнштайнер. — Госпожа Алати, не было ли среди предков вашего внука кого-нибудь…
— Как же ваш бывший муж! — воскликнула Катарина, вцепившись хрупкими пальчиками в носовой платок. — Помните, вы мне говорили, Матильда! Он ведь… разве не…
— Придурок он, только и всего, — огрызнулась Матильда.
Как так — говорила? Зачем ей лишний раз вспоминать Анэсти? Робер с горечью припомнил, как ещё в начале года эти две дамы каким-то чудом подружились. И к чему это привело? Точнее, к чему это приведёт теперь, в эти напряжённые полчаса? Катари хотела как лучше, она всегда хочет как лучше.
— Я теперь припоминаю, что слышала о лечении таких… таких проблем, — продолжала творить добро кузина. — И кто-то из моих… знакомых лечился у психолога, и это было совсем не страшно! Дорогая Матильда, не поймите меня превратно… Но если есть такая опасность, может, стоит попробовать обратиться за помощью? Я преподавала у Альдо, он… ваш внук и вправду несколько несдержан…
Конечно. Теперь он и несдержан, и честолюбив, и это всё ещё чистая правда, но поданная под таким углом, что и Катари, и даже Райнштайнер в любой момент могут вызвать врача. Робер не выдержал:
— По-моему, мы все перегибаем палку. Альдо просто зарвался, но он больше не будет здесь учиться, предлагаю оставить его в покое.
— И ты тоже не понял, Робер! — взволновалась Катарина. — Сейчас оставим в покое, а что дальше? Вдруг… вдруг ему станет хуже, в смысле… натворит что-нибудь ещё…
— Определитесь, — сквозь сжатые зубы сказала Матильда.
— Я помогу вам, — искренне желая всего хорошего, кузина схватила её за руки. — И помогу бедному Альдо! Хотите, прямо сейчас позвоню знакомой? Она знает, у кого просить помощи…
От ответа зависело всё. Робер не сомневался, что Матильда будет защищать внука до последнего, но пока он вспоминал, что она сказала ему в прошлый раз, до слуха донёсся негромкий ответ:
— Звоните, Катарина.
— Почему?! — Эпинэ схватил её за локоть, глядя в глаза. — Ты же не думаешь, что он вправду помешался? Это бред…
— Да, по науке это называется именно бредом, — серьёзно подтвердил Райнштайнер и отправился вместе с Катариной звонить. Они все серьёзны или это Робер сошёл с ума? Толпа растворялась, а он всё ещё пытается достучаться до Матильды.
— Да помолчи ты, — рявкнула она, вырывая руку. — Самой тошно!
— Тогда почему? Скажи, и я отстану!
Ему не сказали. Робер не дождался прямых объяснений — в коридоре остались только они и первый проректор. Соскочив с подоконника, Рокэ подошёл к Матильде, и Эпинэ отдал бы всё на свете, чтобы тут кого-нибудь не было — кого-нибудь из них двоих или его самого.
— Ответьте на вопрос Робера, Алва, — хрипло попросила женщина, сжимая руки в кулаки. — Объявить парня сумасшедшим… Вы прямо-таки оправдываете все слухи о своей подлости.
— Я, как и госпожа Ариго, умудрился обзавестись самыми разными приятелями, — начал Алва издалека. Ледяные синие глаза с прищуром глядели на Матильду, а голос оставлял желать лучшего, во всяком случае, для Альдо. — Один интересный человек работает в полиции. Так вот, он проконсультировал меня по этому вопросу… Всего, что натворил ваш внук за последние полгода, хватит на небольшой тюремный срок. Доказательства и свидетели очень легко всплывут наружу. А того, чего он сделать не успел, но по глупости поставил в известность других людей — на срок побольше. Какое из двух зол вы предпочитаете?
Робер смутно припоминал короткий разговор с Валме. Он сам, кажется, тогда сказал, что за свои поступки надо отвечать. И это всё ещё было так, но, чёрт возьми, Альдо в тюрьме или Альдо в психушке?
— Я поняла, что вы имеете в виду, — процедила Матильда в лицо первому проректору. — Но благодарности от меня не ждите.
— Если бы я ждал благодарности, давным-давно сменил бы работу, — он улыбнулся одними губами и повернулся на каблуках. — Теперь до свидания.
***
Готти лопал пломбир и весело вилял хвостом. Зрелище умиляло, но легче не становилось. Оставив самого счастливого в мире пса, Марсель перебрался за барную стойку: выпивки для клиентов у Марианны не было, выпивка была для друзей, остающихся после закрытия. Поэтому он попросил ещё кофейку и без энтузиазма потыкал ложечкой шарик мороженого.
— И что же у вас случилось? — спросила прекрасная женщина, ставя перед ним чашку. Если бы Валме узнал Марианну чуть раньше Робера, очень может быть, что он бы сейчас занимал место Эпинэ в мансарде. — Я не люблю, когда друзья моих друзей грустят.
— Да уж, друзья вообще существа непредсказуемые, — буркнул литератор и тут же перестроился на привычную волну: — А что мне за это будет? За рассказ? Вы же информацией промышляете помимо мороженки, дорогая Марианна?